Конотоп.
Привокзальная площадь автовокзала.
Автобус стоит полчаса. Покупаю вкусное
местное мороженое и усаживаюсь в тени
под яблоней.
Хорошее настроение: еду от
подруг из Сум к отцу и родным в Черниговскую
область. Вокруг обычная жизнь, слышны
разговоры о погоде и урожае. Невольно
взгляд цепляется за пару, которая стоит
обнявшись возле отходящего автобуса.
Обоим лет по тридцать. Симпатичный
парень, но как-то странно одет – выцветшая
футболка, старые спортивные штаны. Вижу
только его лицо, он все время улыбается
и что-то беспрестанно горячо и ласково
говорит. Ее лицо не видно, но понятно,
что она плачет. Потом он целует ее и
снова что-то весело говорит. Да что же
это такое! Не на фронт же она его провожает!
И вдруг обожгло – на фронт! Не в кино
вижу, как провожают на фронт. И парень
ведь бритый, и одежду когда-то наши
ровесники надевали точно такую, когда
их призывали в армию, чтобы не жалко
было выбрасывать.
Народ
вокруг притих. Люди отводят глаза –
мысль у всех одна: эту чашу мимо пронеси.
Но не пронесет. Повестки получают все
мужчины от 18 до 60 лет. Значит, она придет
в каждую семью.
Молодая
женщина вдруг резко отталкивает его и
идет прямо на нас. Ее лицо очень близко.
И становится понятно, чем отличаются
глаза заплаканные от выплаканных. Ее
лицо еще красивое, но глаз там нет, они
сухие и куда-то провалились. Под яблоней
стоит велосипед. Наверное, они везли на
нем его уже солдатскую котомку с едой
и всем необходимым, чтобы было на первое
время. Она очень медленно ведет велосипед,
явно продлевая момент, когда он здесь
еще, рядом. Он машет в окне автобуса, но
она не смотрит. А кондуктор не спешит,
кондуктор понимает… И пассажиры тоже
не спешат, тоже понимают. И водитель не
спешит… И он, пользуясь этой мимолетной
добротой, выбегает из автобуса, и снова
они стоят обнявшись, уже разделенные
велосипедом.
«А
мать и отец остались дома плакать», –
слышу шепот. Это переговариваются две
немолодые женщины, которые сидят рядом,
и у которых тоже поплыло мороженое, а
они не замечают. «Так он же один сын у
родителей, почему берут?» «Это уже не
имеет значения, да и он сам отец». «У них
же две девочки?» «Такие бойкие, старшая
в первый класс пойдет. Дочкам сказали,
что папа в отпуск уехал». Молчание.
Хочется, что- бы это «кино» закончилось,
переключить «кнопку». Но не получится,
потому что это жизнь. Он снова садится
в автобус, тот медленно трогается с
места, она уже бежит рядом, придерживая
велосипед. И это не «Летят журавли»…
«На
прошлой неделе у нас хоронили… – одна
из моих соседок называет имя погибшего.
– Все село сошлось, оркестр был, так все
люди плакали». «А слышала ли, что у …, –
вторая тоже называет имя, – внук погиб?»
«Как?! Его, что призвали, он же где-то на
Донбассе?» «Да нет, какое призвали, он
же в сепаратисты пошел». «Такой хороший
парень, чего ж он? В прошлом году приезжал,
дрова мне рубил. И он же, слышала, недавно
женился…» «Жена-то его здесь, у
его
деда и бабы, на сносях она, боятся ей
говорить. Тайно отнесли панихиду, думали,
батюшка откажет служить. А он отслужил
и еще утешал. Теперь дед и баба ходят в
сад тайно плакать».
Все!
Автобус повернул за угол. Скрылась и
женщина с выплаканными глазами, которую
теперь поддерживал только велосипед.
Обычный рейсовый автобус ее мужа, отца
двоих дочерей, довезет до сборного
пункта, потом будет небольшая подготовка,
и совсем скоро он станет тем, кого в
российских соцсетях называют укром или
укропом. Чтобы воевать с теми, кого на
их родине называют сепаратистами или
«колорадскими человечками».
