20.02.2021 10:00

Максим Хохулин: «Раскрыть заказной поджог – как раскрыть заказное убийство»

Максим Хохулин. Фото автора

В Архангельске снова заговорили о отом, что дома в старом деревянном квартале намеренно жгут, чтобы освободить землю под коммерческую застройку

Мы поговорили с начальником областного управления уголовного розыска полковником полиции Максимом Хохулиным о том, насколько сложно раскрывать такие преступления, и о выводах, к которым чаще всего приходит в результате следствие. Ведь даже в таких резонансных случаях, как с переулком Водников, когда дело берётся расследовать областной следственный комитет, оперативное сопровождение осуществляют именно сотрудники полиции.

– На основании чего и как скоро возбуждаются уголовные дела по фактам поджогов, Максим Сергеевич? Значит ли это, что для возбуждения уголовного дела по факту поджога необходимо ждать заключения пожарных экспертов?

– При любом возгорании сообщение сразу же поступает в органы внутренних дел, на место выезжают наши сотрудники, там они зачастую оказываются сразу вместе с пожарными. Выезжают, в том числе, и наши собственные эксперты, которые дают заключение о возможной причине возгорания. Версия поджога рассматривается всегда, даже если уже предварительно видно, что, например, замкнула электропроводка.

– Ваши эксперты работают в связке с пожарными экспертами?

– Они работают зачастую одновременно, но отдельно, так как у наших специалистов другая специфика: эксперты госпожнадзора ищут причину, полицейские – следы возможного преступления. Но бывает, что мы запрашиваем у пожарных экспертов оценку причин возгорания, когда возникают какие‑либо спорные моменты.

Специальных подразделений, занимающихся раскрытием поджогов, в системе УМВД нет, поскольку такие преступления в нашем регионе не носят массовый характер и не отличаются системностью. В районах раскрытием поджогов могут заниматься все сотрудники, работающие в территориальном подразделении: это может быть участковый, оперативник, дознаватель. Если необходимо, подключаются сотрудники областного аппарата, специализирующиеся на раскрытии преступлений против собственности.

– Сложно сегодня устанавливать следы поджога, учитывая современное техническое оснащение?

– Сложно, и не только потому, что следы уничтожаются огнём. Поджоги могут носить заказной характер. Раскрыть такое преступление – это как раскрыть заказное убийство.

Хотя бывают случаи, когда сразу появляются объективные данные о том, что это именно поджог.

Ещё одна сложность в том, что потерпевшие могут скрывать информацию о лицах, возможно, причастных к поджогу, в силу разных причин, например, из боязни. Насколько быстро раскроется преступление, зависит во многом именно от желания потерпевшего идти на контакт и поделиться своими предположениями, даже не о том, кто конкретно мог совершить преступление, а о его мотивах. Понимание причин в первую очередь выводит на подозреваемого.

Всегда рассматривается и версия, что потерпевший сам поджёг своё имущество, например, с целью получения страховой выплаты.

– Были случаи, когда это удавалось доказать?

– Были. В основном – по поджогам автомобилей. С поджогом дома ради страховки помню один случай – в Приморском районе. Когда горит застрахованное имущество, у которого при этом заканчивается срок страховки, – это всегда особенно подозрительно. Так было и в тот раз.

Кстати, в случаях, когда в ходе расследования устанавливается, что собственник совершил поджог ради получения страховой выплаты, дело переквалифицируют с «поджога» на «мошенничество».

– Когда в центре Архангельска горят старые деревянные дома, народная версия обычно такая: землю освобождают. А были за последнее время такие случаи с поджогами домов, когда сумели доказать, что они носили заказной характер?

– Не помню таких случаев. По моим наблюдениям, причиной большинства поджогов, если брать не только дома, а поджоги в целом, становятся неприязненные отношения между людьми, даже в случаях, связанных с коммерческой деятельностью сторон. Также часто поджигают из хулиганских побуждений, особенно это касается заброшенных, уже нежилых домов. В том году была подобная серия поджогов в Северодвинске. Человек, который имел признаки психического расстройства, поджигал нежилые дома. Кстати, люди тогда тоже предполагали, что поджигают, расчищая место под новую застройку.

– Но настоящих пироманов ведь на самом деле немного?

– Их вообще единицы. Притом это люди, нам известные, состоящие на учёте в психоневрологическом диспансере. И поджогов по их вине не просто мало – повторюсь, это единичные случаи.

– При этом есть мнение, что даже сообщение об одном поджоге может спровоцировать новые, которые могут совершить совершенно разные люди, далеко не пироманы, и по совершенно разным мотивам. У нас в области такие закономерности когда‑нибудь наблюдались?

– Это мнение высказывает, наверное, кто‑нибудь из далёких от нас экспертов? К сожалению, народные версии часто основаны как раз на впечатлениях от услышанного и прочитанного на каких‑нибудь ресурсах, довольно далёких от нашей жизни, а то и от увиденного в сериалах. По осени было много случаев, когда у нас горели автомобили, и в подавляющем числе они были связаны с возгоранием электропроводки, но люди в интернете сразу же стали писать: «В Архангельске жгут автомобили».

– Бывали ли у нас поджоги, которые можно было бы связать с социальным протестом?

– Не было. Чаще всего поджоги совершаются из‑за банальных ссор, ревности или мести на почве неразделённых чувств. Или – с целью завуалировать другое преступление. Один из последних случаев был буквально на днях в Коноше: мужчина пытался скрыть следы убийства и поджёг квартиру, где находился труп. В Пинеге бухгалтер подожгла здание, где работала, рассчитывая скрыть похищенное из кассы.

А ещё встречаются ошибки – когда поджигатель путает и поджигает не тот объект, который хотел. Несколько лет назад в одном из СНТ в Приморском районе собственники одного из дачных домов решили его сжечь ради получения страховки, но попросили третьих лиц, а исполнители ошиблись и сожгли другой.

– Как быстро раскрываются поджоги?

– В среднем сказать очень сложно. Это может быть сделано за день, а может – за пять лет: слишком много факторов играют роль. При этом у нас в области достаточно высокий уровень раскрываемости таких преступлений – 39 процентов, в то время как по России в целом – 21 процент. Что касается поджогов домов – почти 50 процентов. При этом раскрываемость – понятие достаточно расплывчатое, поскольку, когда мы говорим «раскрытые поджоги», мы имеем в виду оконченные уголовные дела. А есть дела, которые ещё находятся в производстве, но причастные лица по ним уже установлены. То есть можно практически довести до конца дело в одном году, а в статистику оно попадёт в другой.

Каждый поджог вызывает большой резонанс, поэтому кажется, что поджогов у нас очень много, но, например, за прошлый год на территории области их было зарегистрировано 124, из них 38 – это поджоги домов, 80 – поджоги гаражей, бань, сараев и других хозпостроек, остальные случаи – поджоги автомобилей. Это немного, для сравнения, общее количество зарегистрированных преступлений за год – почти 19 тысяч.

При этом в 2020 году фиксировалось снижение числа поджогов примерно на восемь процентов по сравнению с 2019 годом. И в январе снова снижение. С начала этого года зарегистрировано семь таких дел, в прошлом году в этот период их было десять.

– А часто ли объединяют в серии поджоги, происходящие на одной территории, и от чего это зависит?

– Всё зависит от характера поджогов, от понимания мотивов и исходя из личностей потерпевших. Если за короткий период времени на одной территории горит несколько объектов, такая версия обязательно отрабатывается, но только в ходе расследования может быть установлено, действительно это серия или нет. А конечную оценку может дать только суд.

Нашли ошибку? Выделите текст, нажмите ctrl+enter и отправьте ее нам.
Елена ХЛЕСТАЧЁВА