Мой трогательный папа с портретом

Зашла к отцу седьмого мая, он сидит на кухне и фотографию старшего брата разглаживает. Пойду, говорит, с Бессмертным полком:

– Во, смотри, фотография сделана перед самой войной. Костя был меня на двадцать четыре года старше – с четырнадцатого. Служил на Балтийском флоте, в Кронштадте, остался на сверхсрочную, мичманом. Папа рассказывал, что он обещал служить «до капусты». Знаешь, что это? Офицерская кокарда называлась капустой. Мне всего два года было, третий шёл, а я прекрасно помню, как он меня к потолку подкидывал и смеялся. Перед самой войной в отпуск домой приезжал.

А вот Володю не помню, он погиб сразу, в первые дни войны в Линахамари – на границе с Финляндией. Двадцать первый год рождения. Маме похоронка пришла. Пал, мол, ваш сын смертью храбрых, а потом почти сразу вторая, на Костю – пропал без вести.

А у Кости в Кронштадте кореш был – Степан, тоже наш, с Онежского района. Он с войны вернулся. И рассказал, что письмо тогда пришло от Кости: «Завтра принимаем первое боевое крещение». На этом связь оборвалась.

Это уж потом, много позже, нам объяснили, что там было. Да и то, так ли было? Оказалось, они бой провели, все снаряды израсходовали… К войне ведь не готовились.

В общем, снаряды кончились, и они ушли до Лиепаи. Защищаться нечем, так? Значит, корабль затопили. Чтоб врагу не достался. И сами стали пробиваться на соединение с нашими войсками. Пешком, безоружные.

Степан‑то, когда пришёл, схватил меня, я уж большой был, а он целует, кричит: «Костя, вылитый Костя!»

У Кости в Питере жена была и сын. Мы надежды не теряли лет двадцать. Передача такая была по радио, искали родственников, пропавших во время войны. Запросы делали во все архивы, без толку. Скорее всего, они во время блокады погибли от голода.

Питерская родня вообще вся погибла. И двоюродные братья – в боях, и их отец – дядя Фёдор. На начало войны он служил в Адмиралтействе в чине майора. Вот, когда идёшь по Невскому, помнишь надпись: «Эта сторона наиболее опасна»? Он как раз по этой стороне шёл. Снаряд. Наповал.

А из родных братьев живой только Вася вернулся. С медалью «За оборону Москвы». Он шофёр был классный, в лётном бомбардировочном полку служил.

С портретом Васи Люда пойдёт, а я – с Костей.

Знаешь, что главное? У меня, тёти Нины и тёти Маруси счастье настало, когда у тебя Костя родился. Да и в нашу породу пошёл. И вообще, хорошее название придумали – Бессмертный полк.

******

Девятого мая отец скомандовал: «Встречаемся у шестой школы в двенадцать тридцать!» А транспорт не ходит. То есть ходит, но не до такой степени, чтобы в него залезть можно было. С боем прорвалась в семёрку, хотя нужен был сорок второй. К шестой школе бежала бегом.

Я никогда не видела такого количества народа. Никогда. Ну, может быть, на первомайской демонстрации семьдесят восьмого года, и то не факт.

Где искать отца – непонятно. Как искать – тоже непонятно. Телефон есть, но кто ж его услышит. Можно попробовать по портретам Бессмертного полка, но их двадцать тысяч. Это только тех, кто официально фотографии заказывал. Ещё столько же тех, кто пришли с самодельными плакатиками.

Поют. Смахивают слёзы. «От героев былых времён не осталось порой имён». «А мы с тобой, брат, из пехоты, а летом лучше, чем зимой». «Мы для Победы ничего не пожалели, мы даже сердце как HЗ не берегли».

Эту песню постоянно напевал отец. Особенно на праздники. Ворчал на маму: «Где моя пасхальная рубаха?» Была у него такая – парадная – с голубым оттенком. Сестра, мелкая, приставала к нему: «Пасхальная – это как? А не берегли энзэ – что?» Это самое «энзэ» меня тоже смущало, лет до пяти примерно. Потом пацаны, с которыми мы в войнушку играли, объяснили.

Папа, где же ты, в своей пасхальной рубахе, с Людой и с портретом Кости? Это уже не полк, и даже не дивизия – армия. Взрослые, очень сильно взрослые, старички с палочками, подростки, дети, маленькие дети. Младенцы, перевязанные георгиевскими ленточками – от полноты чувств! Эх, сюда бы спорщиков фейсбучных, которые сегодня утром пытались объяснить, как мне следует правильно отмечать Девятое мая. Мы бы с ними «Катюшу» спели. Посреди миротворческих мечтаний меня сбивает с ног двоюродный брат: «Как хорошо, что я тебя нашёл, пошли скорее, успеешь поздороваться».

Успели. Мой прекрасный, трогательный, плачущий семидесятивосьмилетний папа с портретом старшего брата Кости, двоюродная сестра Люда с портретом 

своего отца Васи и песня из динамиков: «Погляди на моих бойцов, целый свет помнит их в лицо». Разве можно было не успеть?

А потом была съёмка из‑за ограждения. Фотограф из меня так себе, но я старалась, отвлекаясь на семейство, стоящее за спиной.

– Папа, папа, посади меня на плечи, мне не видно!

– Теперь видно? Кого видишь?

– Солдаты идут. Синие! Ой, а вот люди с картинами! Щас вы тоже увидите, ура!!!

И мы увидели. Знамя, «синих солдат» – МЧС-совцев, зелёных солдат, чёрных солдат, ещё каких‑то солдат, моряков, оркестры, бортовые военные ЗИЛы, полевую кухню и сам Бессмертный полк. Они всё шли и шли, болтали и пели. Я даже включила видеозапись, вот тут‑то и произошло самое неожиданное. До нас дошагали люди в чёрном с неопознанными флагами, на флагах – полумесяцы и звёзды. В руках – всё те же портреты.

– Чего там написано‑то? – оживляется семейство за спиной.

– Вроде бы… Оглы…Набиев, что ли?

– Оглы? Значит, азербайджанцы. Да, верно, у нас в Архангельске большая диаспора.

Один из диаспоры вдруг отклоняется от курса и бежит ко мне с гвоздикой: «Здравствуй, хороший женщина! С праздником тебя!!!»

Камера падает из рук «хороший женщина», и я узнаю его. Неделю назад мы вместе держали оборону в УФМС. Плечом к плечу полтора часа в раздражённой очереди. Он усмирял, веселил, поддерживал и руководил. Я оформляла приглашение норвежскому гостю, он – желал получить гражданство России. А сейчас объясняет, улыбаясь золотыми зубами: «Дед, да? Сорок третий, под Курск, погиб».

«Беги давай, отстанешь от своих», – добродушно советует ему глава шумной семьи с пацаном на плечах.

Всех хороших женщин и хороших мужчин – с праздником. Наши победили.