Икона «Семистрельная», которую еще называют «Умягчение злых сердец» в Архангельской области находится уже неделю, она побывала в разных храмах, сегодня целый день ей поклоняются в Свято-Ильинском соборе.
Очередь стала расти сразу после Литургии, которую отслужил митрополит Даниил. Владыку Даниила также поздравляла паства с 55-летием со дня рождения и с пятилетием пребывания в Архангельской епархии.
Очередь начинается почти от ворот, а возле подъезда к собору – десятки припаркованных машин – многие приехали из области..
Очередь движется то совсем медленно, то ускоряется. Пожилая женщина, которая стоит за мной, нервничает – что-то очень долго.
Две старушки, просительницы милостыни, обходят очередь. Одна – с пустой банкой из-под красной икры. Другая в руках держит пустой красочный новогодний стакан с эмблемой Макдональдса. Слышно, как падает мелочь: в банку – громко, со звоном, в стакан – глухо, со стуком. Такой вот перестук-перезвон.
- Всю жизнь пропила, а теперь ходит, побирается, - осуждают в очереди ту, которая подаяние собирает в макдональдский стакан, те, кто, судя по всему, ее знают.
- Так вот же вам наглядный пример, что бывает, когда жизнь-то свою пропьешь, - отвечает им кто-то из очереди, и тут же слышен глухой стук мелочи.
Женщины, которые обсуждали просящую милость, тоже полезли в кошельки, приговаривая, что чего уж там, жизнь ее и так наказала, и она сама себя наказала. Старушка деловито выгребает мелочь из уже сплющенного стакана, и движется дальше вдоль все прибывающей очереди.
Все снова примолкают. Туда-сюда ходят батюшки, их молча пропускают внутрь храма. И вдруг веселый окрик:
- А ну-ка, девочки, посторонитесь!
Женщины невольно заулыбались, закрутили головами – кто же этот шутник? Да еще в такой-то торжественный момент! И увидели молодого батюшку с небольшой рыжей бородой. Он говорил, что им повезло с погодой, мог быть бы и мороз, и метель. А так ничего, терпимо. И еще о чем-то весело.
Он зашел в храм, а очередь будто очнулась от оцепенения. Пожилые женщины, которые до этого обсуждали бывшую пропойцу, теперь принялись за батюшку.
- А почему это он такой веселый? – заговорили почти хором.
- А, может, ему весело сегодня, настроение хорошее, - предположил кто-то.
- Надо держать себя в руках! Ты же батюшка! – строго сказала строгая бабушка.
- А, что плохо ли, что батюшка веселый? – заспорили с ней. – Он же вам понравился. Что все должны ходить хмурыми, если в рясе? У нас батюшка тоже пошутить может, он вообще добрый, никого не осуждает. Говорит – только грехи осуждать можно, а не людей.
Было чувство, что все стали обдумывать такую разнообразную информацию. И что человек в рясе может быть веселым и так запросто шутить. И это ведь не грех, правда?! И что осуждать надо не человека, а его грешное деяние.
Заходим в притвор храма. Тут тесно, выходят те, кто уже подошел к иконе, кто-то греется, прислонившись к стене. Одна из моих спутниц читает информацию об иконе:
- Усмирение злых сердец… Это как? – спрашивает она, не то себя, не то тех, кто рядом. – И о чем же ее просить?!
Народ безмолвствует. Что тут скажешь? И она продолжает:
- У меня сердце доброе, - но, подумав, добавляет, - наверное. А вот у соседа! Вы подумайте, надо мной живет, боюсь утром на кухню пройти. Говорит, что рано встаю, шаркаю. Да я же, как кошка крадусь, будто и не у себя дома. А вчера внучка пришла, два годика ей всего, спрыгнула с дивана. Так он прибежал весь белый, так кричал, так кричал. И я плакала, и внучка плакала. Со свету он меня изживет. Но он-то к иконе не идет просить, чтоб от сердца-то у него отлегло …
- А вы помолитесь за него сами, - советуют ей.
- Я? За него?! – удивляется и возмущается женщина с добрым сердцем.
Снова тишина. Заходим в храм.
- Боже! Какая красота! – восклицает та, которая переживала, что очередь движется слишком медленно. – Так давно тут не была. Когда такую красоту успели навести? Я в этом храме крестника когда-то крестила, такой полумрак был. А тут сколько света. Стояла бы и стояла…
А потом, вспомнив свои сетования, объяснила:
- Я чего переживала, что очередь так медленно движется. Зубы у меня болят, денег полечить нет. Очень боюсь простудить, будет мне беда. А тут-то чего не постоять? Хоть о жизни подумаешь, а то все других осуждаем, а сам, может, не лучше…
- Я свечку еще одну купила, - вдруг отчиталась женщина, которая жаловалась на соседа, - поставлю за него, так уж и быть…
- Да, я не о вас, я о себе, - вздохнула моя собеседница. – Такая злая бываю, сама дивлюсь…
Народ, входящий в храм, дивится красоте. Это те, кто сюда не ходит постоянно. Обсуждают и то, какой порядок наведен вокруг храма и прилегающей территории. Красота и чистота. Слышно спорят, кто это делает – городские или церковные власти. Немолодая женщина, которая, видно, в теме, объясняет:
- Это епархия все делает, владыка Даниил распорядился, они и делают. Смотрите, и дорогу, и тротуар сделали, раньше детей в школу одних страшно было отправить – грязь кругом, машины по кругу несутся. А сейчас везде ограждения, чистота, а еще на кладбище порядок наводят, кресты меняют. Это есть такие вот в епархии специальные люди.
- Может, этих специальных людей отправить на работу в мэрию? – предложил кто-то, видимо, в шутку. – А то у тех все нет возможности. Но эти-то смогли.
Народ был готов всерьез поддержать этот очень больной для всех разговор. Но друг на друга тут же зашикали – не место и не время для таких споров.
Заходим под своды храма. Моя соседка поворачивается в одну сторону и читает:
- Святая великая Ольга, княгиня Российская, - и кланяется. Поворачивается в другую и продолжает, - святой великий Владимир, князь Киевский…
Она смолкает. На словах «князь Киевский» почти ставит вопрос, вроде того, что он тут делает? Но, поразмыслив, кланяется, приговаривая:
- Что же натворили?! Что натворили…
Слева от нас слушают наставления батюшки те, кто только что принял таинство крещения. Родители с малыми детьми, а также люди самых разных возрастов. Молодой батюшка рассказывает им, почему мы христиане: потому, что нас всех объединил Христос. А еще о собственной ответственности в этот невероятно важный для них момент, когда они делают шаг к Богу. У всех, кто его слушает, на лицах улыбки.
- Тоже радуются, - подмечает моя соседка с больными зубами, - сейчас ведь без очереди пойдут к иконе, - вдруг опасается она, - и тут же успокаивается, – ладно тепло в храме, постоим.
Принявших крещение и, правда, пропускают без очереди. И вдруг они привносят новое настроение – ведь очередь поглощена в основном перебиранием своих бед и проблем. А тут – радость крещения выплескивается на всех вокруг. И неожиданно все тоже заулыбались. Послышались поздравления.
- Хорошо-то как, - говорит моя спутница, которая решила молиться за докучливого соседа.
Она стоит, прислонившись к ногам святого Павла, образ которого изображен на стене во весь рост.
- Моего папу Павлом звали, - объяснила она, - хоть к его покровителю прислонюсь.
К ней присоединилась и другая соседка, оказалось, что и ее отца звали Павлом. Они стоят рядом, будто сестры, до этого незнакомые женщины и молятся за своих отцов, покинувших этот мир. И буквально видно, как их объединяет общая молитва, в этом красивом храме. Лица их разглаживаются, светлеют. Они смахивают по слезинке, обнимаются...
А дальше – дальше прямой путь к Матери Божией «Семистрельной», которая усмиряет злые сердца. Вот она сияет в облачении из белых цветов. И наступает самая важная минута – ты напротив нее, один на одни. Но о чем ее попросить? Что сказать? Только разве это: «Матерь Божья, Царица Небесная, пусть будет по-Твоему, а не по-нашему. Только помилуй нас».
