«Если не посадят, то хорошо» – так говорили о людях, которых знал писатель Фёдор Абрамов. Так говорили и о нём самом.
Любимые учителя
Много тёплых слов, в том числе очерк «О первом учителе», посвятил писатель Алексею Фёдоровичу Калинцеву. Арестованный в 1938 году фактически на глазах у своих учеников, спустя три года он погиб в заключении. В 1981 году Ф. Абрамов сумел добиться его реабилитации – в то время, когда этой проблемой на государственном уровне не занимались.
О не менее трагической судьбе ещё одного учителя Абрамов сказал на юбилейном вечере в его честь в связи с 60‑летием (29 февраля 1980 года): «Я хотел бы назвать… Смирнова – двадцатилетнего-двадцатичетырёхлетнего парнишку с моих сегодняшних возрастных высот, но в то время уважаемого Николая Павловича… Человек, безгранично преданный своему делу… <он> стал директором и преподавал литературу. И с каким рвением, с каким прилежанием, с каким пониманием святости того дела, которое он делает. Он погиб на войне».
Галину Андреевну Дымовскую, работавшую в Карпогорской школе в 1937–1945 годах, писатель нигде не упоминает. Тем интереснее проследить её биографию и взаимосвязь Ф. Абрамова с ней и её семьёй. Собрать воедино разрозненные фрагментарные сведения помогла работа над летописью жизни и творчества писателя.
Бывшая карпогорская учительница математики Ульяна Александровна Абрамова, жена Василия, брата Фёдора Абрамова, вспоминает: «Литературу в старших классах вёл Смирнов… Но художественную самодеятельность всегда и во всех классах вела Дымовская… То, что есть в программе, она с учащимися инсценировала.
На школьной сцене была постановка по Пушкину «Борис Годунов», где главную роль играл Федя». Речь идёт о мероприятии, устроенном в связи со 100‑летием гибели Пушкина. В этот день, 10 февраля 1937 года, за подписью Фёдора Абрамова в карпогорской районной газете «Лесной фронт» появилась статья «Пушкин в нашей школе» – бесхитростный рассказ об энтузиазме участников большого праздника, безнадёжно утратившего свою изначальную трагическую суть. Сам Фёдор в представлении трёх сцен из «Бориса Годунова» исполнял роль самозванца.
К счастью, жизнь Г. А. Дымовской сложилась не столь трагично, как судьбы А. Ф. Калинцева и Н. П. Смирнова. Предыстория её появления в Карпогорах изложена той же Ульяной Абрамовой в письме от 15 октября 1991 года к её бывшему ученику Владимиру Верещагину (выпускнику Карпогорской школы 1944 года): «Она о своём прошлом мало распространялась. Но знаю, что она из дворянской семьи. Когда была молодой, танцевала в балете. А после рождения Юры комплекция стала не та, чтобы танцевать. Муж был не то послом, не то каким‑то посланцем в Китае, но в сталинские годы был репрессирован, и она из Китая с двумя детьми едва перебралась в Россию. Стала учительствовать, а нам, учителям, платили мало, и она поехала на Север, как говорят, за длинным рублём. Но попала не в Заполярье, а в захолустье. Обманулась. Но она молодец. Работала на ниве просвещения не покладая рук. То, что проходили по литературе в школе, всё с детьми пропустила через сцену и бал-маскарад. Всех персонажей мы видели воочию».
Сведения потребовались В. Г. Верещагину для работы над мемуарами, с рукописью которых в своё время ознакомился исследователь края Андрей Александрович Щепоткин, поместивший в газете «Пинежье» 30 января 1996 года статью «А. Г. Дымовская и Ф. Абрамов»: «Бывший инженер-полковник Владимир Григорьевич пишет о своей учительнице Дымовской как исключительно образованном и интеллигентном педагоге. Читаешь его воспоминания, и не вызывает сомнения, что Галина Андреевна оказала большое влияние на Фёдора Абрамова как будущего литератора».
Вот что пишет Верещагин в своей рукописной книге:
– По литературе нас учила Дымовская Г. А. Она же три года была классным руководителем. Уроки Галины Андреевны всегда проходили интересно, часто она использовала патефон и играла на мандолине и гитаре. В течение семи лет была душой драматического кружка».
Более полные сведения о Дымовской содержатся в ответе её дочери Новеллы Николаевны самому А. А. Щепоткину, основную часть которого он также приводит: «В минувшем году исполнилось ровно полвека, как она (мама) и мы (я и брат) уехали из Карпогор. Это было в июле 1945 года. Мне было 11 лет, брату Юрию – 15, а маме – 40 лет. Дожила она до 1987 года и всё время в Анапе жила. Но всегда с любовью вспоминала Карпогоры и её школу. У нас сохранилось несколько фотографий о её пребывании на Севере. На одной – группа преподавателей и её 10 класс, который в полном составе уходил на фронт. Есть фотографии художественной самодеятельности, которой она руководила… Фёдор Абрамов приезжал вместе с женой к нам. У меня хранится фотография с его подписью. Подарена она мне в Ленинграде, когда в 1961 году гостила у Абрамова. Мне Фёдор писал письма до 1980 года в Находку. Там я девять лет проработала в море. Я радиохимик, плавала на судах.
Мама попала в Карпогоры после ареста нашего отца в 1937 году. Это очень тяжёлая история, как мы с братом попали в детдом и оттуда мама смогла нас вырвать осенью <19>41‑го года. Мама из очень старого дворянского рода. Девичья фамилия её Криштофович. Предки её были выходцами из Черногории (Югославии). Её отец и брат также погибли в 1937 году. Но всё это хранилось у нас в большой тайне. Как все дворянские дети, мама знала музыку, языки. Не случайно она руководила драматическим, струнным и танцевальным кружками, была руководителем и духового оркестра.
Спасибо, что прознали о маме, пытаетесь что‑то узнать».
Попробуй «высунься»!..
Переписка продолжилась, и в следующем обстоятельном письме Н. Н. Дымовская расширила и уточнила информацию о своей семье и контактах с Ф. Абрамовым, хотя в некоторых датах и обстоятельствах память ей, очевидно, изменила: «У деда (маминого отца) была огромная семья: двадцать человек. И все получили высшее образование, в том числе мамин отец – юрист. Мама родилась в Красноярске в 1904 году. Отец работал там судьёй. Биография их общая на всех: брат мамы Георгий, её отец Андрей Николаевич, наш отец Николай Михайлович – все сгинули в 1937 году. Мы остались чудом живы и чудом вместе. Мама сразу же в 1939 году (так! – Г. М.) уехала в Карпогоры. К тому времени она окончила учительский институт в Краснодаре.
С Абрамовым познакомились в Карпогорах, где он оканчивал школу. Я также его помню, хотя была мала. Но потом я с ним переписывалась долгое время. Письма не сохранила, так как приходили на другие адреса, где я жила. Сначала в Макеевку, где я работала на заводе после окончания Донецкого политехнического института, а потом в Находку… Последнее письмо от Ф. Абрамова я получила за год до его кончины. Он собирался во Францию.
Однажды я гостила у Абрамовых в Ленинграде, недолго, дней 5–7 в 1961 году. И после этого я его не видела, а он с Людмилой Владимировной приезжал к маме в Анапу, году так в 1964–65, точно не помню» (на самом деле, в июле 1963 года).
Жаль, что переписка Н. Дымовской и Ф. Абрамова не сохранилась. Впрочем, недавно при окончательном разборе личного архива писателя, более 30 лет тщательно сохранявшегося Л. В. Крутиковой-Абрамовой, обнаружилось одно письмо Дымовской к нему от 11 мая 1963 года, посланное из Макеевки. Между прочим, в нём сказано: «Выписываю «Неву». Кое-что нравится, кое‑что нет… в первом номере «Невы» читали Вашу повесть <«Вокруг да около»>. Маме очень понравилось, но она сказала: «Если Вас не посадят, то хорошо»…
Хочется получить от Вас Вашу книгу с Вашей подписью. Это же очень интересно (даже можно похвастаться). Вы, наверное, мне не откажете».
Письмо подписано «Эла» – прямое доказательство догадки А. А. Щепоткина, подтверждаемой другим исследователем Павлом Ивановичем Немировым, автором книги «Фёдор Абрамов и его земляки» (2019 год), о том, что Новелла является прототипом девочки в черновой записи писателя к незавершённому рассказу «Сказочка», датируемой 10 июля 1963 года. Вероятно, после посещения Дымовских в Анапе.
Комментируя набросок, Л. В. Крутикова-Абрамова сообщает, что в основу замысла «легли автобиографические воспоминания о пребывании на родном Пинежье в 1942 году после тяжёлого ранения под Ленинградом и лечения в блокадном госпитале». Литературу в Карпогорской школе Ф. Абрамов преподавал с 20 апреля по 1 июня 1942 года.
Несмотря на то что в записи Эла и её мама Тамара Андреевна названы «эвакуированными», персонажи легко узнаваемы: Николаю (несомненно, это сам Абрамов) «шёл 21‑й год. Но он уже многое повидал, рядом лежал костыль. Приехал на поправку. И в первый же день увидел голубоглазого остриженного длинноногого ребёнка…
Так впервые столкнулся Николай с Элой. Она оказалась любопытным ребёнком. Делать было нечего. И он расспрашивал её обо всём…
– Я буду тебя называть рассказиком. Потом – сказочкой.
Если Николай сердился, то называл её новелла…
После войны получал от неё письма с юга»
