24.07.2020 12:41

Пришлось писателю побывать в «психушке»…

Фёдор Абрамов

В жизни Фёдора Абрамова было много ситуаций, когда надо было проявить мужество. Одна из них произошла в 1969 году

Хотя и не диссидентка

Ирина Рождественская. Фото из электронной базы данных «Память народа»Долгое время в ближний круг знакомых Фёдора Абрамова входила филолог Ирина Сергеевна Рождественская, которая отличалась большой оригинальностью поведения и своеобразным невниманием к собственной внешности. История их взаимоотношений прослеживается по дневниковым записям писателя, в основном до сих пор не публиковавшимся.

И. С. Рождественская родилась в 1921 году в Петрограде. Скорее всего, она поступила на филологический факультет Ленинградского университета до войны и уже тогда познакомилась со студентом Фёдором Абрамовым. Летом 1941 года, как и большинство её сверстников, сразу же оказалась в армии – служила младшей медсестрой в эвакогоспитале № 1171, занимавшем помещения Центрального Красноармейского госпиталя на Суворовском проспекте (ныне 442‑й окружной военный клинический госпиталь). Как и Абрамов, была награждена медалью «За оборону Ленинграда», стала членом коммунистической партии.

Завершив основной курс, они одновременно обучались в аспирантуре и начали преподавание на кафедре советской литературы. В дневнике Ф. Абрамова есть запись от 9 февраля 1954 года: «Рождественская держится на кафедре по меньшей мере как академик. Менторский тон ещё больше повысился».

В следующем месяце она защитила кандидатскую диссертацию по поэме В. В. Маяковского «Хорошо!».

Ещё одну характеристику Рождественской как преподавателя находим опять же у Ф. Абрамова: «…в <её> спецкурсе нет живого ощущения и понимания А. Толстого» (запись от 15 июня 1954 года).

По воспоминаниям её бывших студенток уже 1960‑х годов, Рождественская «производила впечатление не совсем здоровой, даже было её немного жалко, её отличали резкие перепады настроения». Она читала первокурсникам советскую литературу, «выглядела как типичная партийная шкрабиха: старый, мужского типа пиджак, схваченные резинкой неаккуратные волосы, резкий с хрипотцой голос, все манеры постаревшей алексейтолстовской «Гадюки».

Всё это не помешало ей выпустить книги «А. Н. Толстой. Семинарий» (совместно с А. Г. Ходюком, 1962) и «Поэзия Эдуарда Багрицкого» (1967). Вторая книга посвящена Евгению Евтушенко.

Фёдор Абрамов. Фото из архива авторовФёдор Абрамов окончательно уволился из университета в 1962 году, но связи с ним не утратил. Время от времени продолжала возникать в его жизни и Рождественская.

В 1967 году она отправила письмо Н. В. Подгорному – председателю Президиума Верховного Совета СССР (номинальный глава государства). В нём она попросила сделать ей как «старому коммунисту» «личный подарок» к 50‑летию Октября: досрочно освободить филолога Андрея Синявского, осуждённого в прошлом году на семь лет лагерей за антисоветскую пропаганду и агитацию. При этом отметила, что сама «готова подписаться» под его произведениями.

Учившиеся у неё в то время те же студентки свидетельствуют, что «всех очень удивило, что она, вся такая партийная и зашоренная, вступилась за Синявского и Даниэля».

О мотивах этого поступка можно только догадываться – к диссидентам Рождественская не принадлежала, никаких покровителей не имела. Неудивительно, что ей сразу же предложили уйти с работы «по собственному желанию». Ф. Абрамов записал в дневнике 3 октября 1967 года: «Рождественская подала такое заявление и сейчас уже не в университете. О чём она сейчас думает? Раскаивается ли? Я не сомневаюсь – всё это от её непомерного самолюбия и гордыни, в конечном счёте от гордыни. А в общем, если отбросить эти объективные факторы, дело дрянь: человек не имеет права иметь собственного мнения».

Очень скоро доцент Рождественская, ещё недавно задумывавшаяся над докторской диссертацией, оказалась… уборщицей в мужском общежитии.

«Мне показалось, что я попал в зверинец»

Далее из дневника Ф. А. Абрамова узнаём следующее (запись от 3 января 1969 года): «Рождественская в сумасшедшем доме… Я был у неё сегодня. Жуть! Мне показалось, что я попал в зверинец. В большой зале по кругу ходят старухи и бабы, в больничных халатах, кривляются, взвизгивают, хохочут, и в стороне от них, с книжкой в руках (там открытые палаты с койками), – Рождественская.

Я беседовал с зав. отделением… умная, средних лет женщина в очках – <она> находит Рождественскую здоровой. Странности её объясняет особенностями её характера. Того же мнения и лечащий врач. Но зам. главного врача думает наоборот, – и в этом всё дело… считает её шизофреничкой и намерена лечить в принудительном порядке. Вопрос будет решаться в ближайшие дни.

И зав. отделением обратилась ко мне:

– Помогите! Если её признают больной, могут упрятать в сумасшедший дом или выписать с бумагой инвалида 1‑й группы, т. е. по существу с волчьим билетом, так как инвалидов 1‑й гр. на работу не принимают».

Оказалось, что Рождественская попала в такое положение потому, что одна из университетских преподавательниц «месяц назад… от имени кафедры или факультета обращалась в обком с письмом, в котором просила (в интересах самой Рождественской) в принудительном порядке подвергнуть её психиатрическому лечению. И обком дал распоряжение: однажды в квартиру Рождественской вломились два мужика-санитара и силой заставили её ехать с ними.

Филологические дамы… естественно, хотели добра Рождественской, но, засадив её в больницу, они ни разу не побывали у неё. И я сегодня так зол, что меня трясёт от бешенства. Их бы, гадюк, вот так засадить!» (Все имена и фамилии действующих лиц этой истории приведены в третьей книге «Летописи жизни и творчества Фёдора Абрамова»).

К правозащитникам Абрамов не принадлежал, но и своих в беде не оставлял, особенно если речь заходила о ветеранах войны. Махнув рукой на возможные последствия, он развил активную деятельность. По его выражению, «мобилизовал на это дело» двоюродного брата Рождественской, её сына Михаила, своего лучшего друга художника Фёдора Мельникова и Эдуарда Шубина – между прочим, подвергшегося допросам в 1967 году по делу подпольного Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа, но не осуждённого.

Усиленные хлопоты возымели действие – 9 января 1969 года писатель с облегчением записал: «Рождественскую освободили. Консилиум во главе с профессором нашёл её здоровой».

В серьёзном труде, посвящённом советской карательной психиатрии (Александр Подрабинек, редакция Людмилы Алексеевой), история помещения Рождественской в психиатрическую больницу никак не отражена – видимо, за невозможностью своевременно её отследить. Однако она, как видим, интересна: непосредственное участие в спасении Рождественской из узилища принял широко известный писатель, активный член официальной правящей партии. В мае 1969 года его новый остросоциальный роман «Две зимы и три лета» допустят к конкурсу на соискание Государственной премии СССР, но в тот раз он её не получит – только ли из‑за того, по предположению Александра Твардовского, что напечатал в редактируемом им «Новом мире» хлёсткую повесть «Пелагея»?..

Ирина Сергеевна Рождественская предприняла попытку возобновить свою профессиональную деятельность. Ф. А. Абрамов записал 9 апреля 1970 года: «Опять Рождественская, опять бесконечные хлопоты. Каждый день звоню в обком… и каждый день секретарь… отвечает: нету… на конференции… на обкоме… позвоните завтра. Наконец выяснилось: это отказ. Рождественская надоела обкому. От одного голоса её у них скулы воротит. И это, в общем‑то, понятно: она (сама сказывала) 3 года чуть ли не каждый день <туда> звонит… Мне тоже она надоела до смерти. Но что делать? Она ведь человек, и человек притом несчастнейший, который ни с кем не может ужиться и который самый большой враг себе.

Да, враг. Написала Брежневу письмо: помогите. Устройте в Пушкинский Дом. Ладно. Это – дело. Но ведь она на этом не остановилась. В том же письме она дала характеристику институту (что хорошо, что плохо и что надо сделать), – чтобы Брежнев знал, с кем он имеет дело. Ну а результат известен: письмо стало известно Пушкинскому Дому, и партбюро приняло специальное решение: Рождественскую на работу не брать. Мало этого – с этим решением определили специальную делегацию в обком.

Рождественская помирает с голоду. Живёт за счёт донорства (это ей‑то кровь сдавать!), сын ненавидит её. И вот этому‑то несчастному существу, коммунистке, блокаднице, нигде нет ходу. Подохни, помри с голоду, и никто не охнет. И это в стране, которая гордится новым человеком! Да, что такое этот новый человек – мы знаем. На собственной шкуре испытали…

У меня появилась идея – обратиться с письмом в обком, иначе ведь Рождественская покончит с собой (у неё эта мысль уже зреет). И что же? Некоторых старых коммунистов эта идея испугала…»

В 1976 году, получив пенсию по возрасту, Ирина Сергеевна окончательно оказалась предоставлена сама себе. Это отражено и в дневнике Ф. А. Абрамова (запись от 16 июня 1978 года): «Вечером, когда шёл по Неве… наткнулся глазами на И. С. Рождественскую. И это тоже отравило настроение. Боже, во что превратилась, кем стала? Старуха, в дугу согнутая, в пальтишке каком‑то невообразимом, ноги еле волочит и на ногах кеды… Я не выдержал… побежал догонять – думаю: может, ошибся.

Нет, не ошибся. Топает, а вернее, ползёт в Библиотеку Академии наук (пишет монографию о Бальмонте)…по‑прежнему одержима, по‑прежнему влюблена в себя… Я проводил Рождественскую… но разговора, конечно, не вышло». Как, впрочем, и ещё одной её книги.

Между тем 20 октября 1987 года И. С. Рождественскую наградили орденом Отечественной войны II степени – в ознаменование 40‑летия Победы эту награду, фактически ставшую памятной, в течение нескольких лет вручали всем ветеранам войны.

Совсем скоро наступили иные времена, ещё более равнодушные. Критик и литературовед Владимир Лавров, близкий знакомый Фёдора Абрамова, отметил в своих воспоминаниях «Сентиментальные сцены из частной жизни»: «В конце 1991 года случайно встретил Ирину Сергеевну Рождественскую. Согнутую колесом, опирающуюся на палку. С мешком для скудной снеди она мучительно и трудно пробивалась, ковыляя сквозь безразличную толпу».

Скончалась И. С. Рождественская в 1997 году.

Нашли ошибку? Выделите текст, нажмите ctrl+enter и отправьте ее нам.
Геннадий МАРТЫНОВ, Александр ТИМОФЕЕВ, автор и научный редактор «Летописи жизни и творчества Фёдора Абрамова»