09.09.2015 07:00

Путь к мечте – через Архангельск

Александр Миронов (23.11.1910 – 15.12.1992) родился в городе Орша в семье железнодорожного служащего. С юных лет белорусского паренька влекла романтика моря. Ему не было еще и девятнадцати, когда он приехал в далекий северный порт Архангельск.

Устроился матросом на маленькую парусно-моторную шхуну «Белуха», ставшую для него «трудной, но прекрасной школой», затем работал на кораблях дальнего плавания. Между вахтами записывал все увиденное, свои впечатления. Так появились первые очерки и рассказы о жизни моряков. В 1932 году в Архангельске вышла его первая книжка «Морские будни».

Александр МироновМестная пресса весьма доброжелательно отнеслась к дебюту 22-летнего автора.

Семнадцать лет Александр Миронов прожил в Архангельске. Здесь он сформировался как писатель, здесь выпустил несколько книг, многие события которых происходят в нашем городе, работал в газетах «Правда Севера» и «Моряк Севера», принимал участие в легендарной челюскинской эпопее, создал несколько ярких произведений о суровом и романтическом времени освоения Арктики. В годы Великой Отечественной войны написал пьесу «Смерть за смерть!», имевшую большой успех. На его стихи северные композиторы писали песни.

С 1946 года Александр Миронов жил в Минске. Но душой он всегда был предан морской стихии. Согласно завещанию его прах развеян над Черным морем.

Многие произведения Миронова автобиографичны. Возможно, путь к своей мечте он описал в рассказе «Прокоша».

Прокоша

Серо-голубое северное море. Бирюзовые, ленивые, похожие на тюленей волны. Далеко в тумане, слева по борту – полоски далекой земли: там остался лесопильный Архангельск с его пахучими и прососненными лесозаводами, биржами, пропсами, балансами, шпалами.

«Искра» полным вперед идет на северо-запад, в Роттердам.

Пароход до ватерлинии грузно осел в свинцовую воду, форштевнем разрезая серые спины волн. Трюмы судна набиты «северным золотом» – экспортным лесом. Палуба загружена балансами.

Десять минут назад вахтенный матрос пробил полдневные склянки. Был обед. Теперь я, сменившись со штурвала, с наслаждением растянулся на баке, курю, греюсь на ласковом летнем северном солнце.

До горизонта, насколько хватит глаз, расстилается однообразная гладь моря. Где-то там, далеко, она сливается с небом. Над головой бирюзовой синевой возвращается обратно, пропадая, опять сливаясь с морем за кормой судна. И получается: море, небо, на небе – рыжий вымпел блестящего солнца, между морем и небом – дымящий пароход, на корме которого тоже вымпел, только не солнечный, а еще более яркий, свой, близкий вымпел Страны Советов.

Так будем идти несколько дней. Встретим иностранные пароходы, идущие за лесом в Архангельск, встретим наших каботажных, тральщиков, промышленников. Быть может, упадет ртуть в барометре или в сухом «предсказателе погоды» стрелка пойдет вниз, тогда мы будем стягивать концами и цинками груженный на палубе лес, подтягивать и крепить снасти, – будем трепаться в шторме, а потом придем в порт назначения, сдадим груз, наберем другой, нужный нашей стране строящегося социализма, и пойдем опять в Архангельск или Ленинград. А может быть, пойдем вокруг Европы, в наши порта на Черном море. И так каждый рейс, день за днем: старое для моряков море, новые для новичков гавани и города, новые люди, впечатления, встречи, переживания, улыбки и запахи.

Где-то сзади – не повернешься: не видно – монотонно тянет вахтенный – «прокоша».

Терпи немного, держи на борт, Ясна дорога и близок порт.

Ты будешь первым, не сядь на мель, – Чем крепче нервы, тем ближе цель.

Для него, для «прокоши», море – это цель. Он поет о необходимости крепких нервов, но он еще долго будет «травить» даже при небольшой качке, зеленеть в штормах и затаенно жалеть, что пошел в манящее, но жестокое море, где «прокоше» со слабыми нервами так много неприятного.

«Прокоша» – он потому, что первый раз идет в далекий рейс, где для него все ново и полно неожиданностей. Он новичок: новичка на судах моряки долго зовут «прокошей», зовут ласково и покровительственно, учат, беззлобно трунят над ним, помогают работать. И только когда он сделает несколько рейсов, станет «корешком», будет со смехом плевать навстречу седому и пенному шторму – тогда вдруг все сразу вспомнят, что зовут его Борькой, Васькой, Сашкой или еще как-нибудь, что он не только юридически, но и фактически равноправный кочегар или матрос на судне. И полюбят: крепко, по-товарищески, – так, как умеют любить друг друга только моряки, долго плавающие на одном судне.

Но бывает и хуже: если приходит новенький и делает вид, что знает судно «на большой палец», что он тоже бывалый, а на деле не сможет отличить шпангоут от форштевня – плохо тогда дело «прокоши»: узнает команда, раскусит «хитрого» и начнет учить.

– Боцман велел откачать воду из клотика, – бросит на ходу «прокоше» такой «учитель».

Берет «прокоша» ведро, идет, ищет по судну этот самый проклятый клотик, перебирает в памяти все термины, все названия частей судна, заученные перед рейсом. Но смущение, страх, что провалится, сдрейфит, ветром выдувает из головы «прокоши» все заученное, и тогда он погиб: выведут на чистую воду, будут смеяться над «моряком». Да и где запомнить, а подчас и узнать, что проклятым клотиком называется шарообразная оконечность мачты? Если мало клотика, «учитель» посылает «прокошу» драить шкертики, снести капитану пробу воды, определить скорость судна лотом.

С нашим «прокошей» ребята в первые дни его работы тоже сыграли шутку. Стояли мы тогда в Архангельске под погрузкой. С полуночи была вахта «прокоши». Сдавая ему вахту, наш штатный шутник Витька предупредил его, что в восемь часов утра он должен бить склянки.

– А сколько бить-то? – спросил «прокоша».

– Да сколько хошь, столько и бей, – бросил Виктор, уходя, в кубрик.

В восемь часов утра вся команда была разбужена неистовым трезвоном.

– Склянки бью, – гордо ответил «прокоша» на злобный оклик боцмана.

Оказалось, что он забрался на бак, уселся поудобнее у колокола, ударил раз, другой, – и начал сыпать понравившийся ему серебристый звон в синь просыпающегося утра. Получилась полундра, поднявшая всю команду на ноги.

***

Море! Кто из молодых и жизнерадостных не увлекался морем, не рвался к нему всеми помыслами, желанием? Кто не говорил себе, что отдал бы все на свете, правда – не имея ничего, кроме всепобеждающей молодости и чрезмерного избытка сил, – за то, чтобы быть моряком? Море зовет, море требует новых и новых. Море требует сильных.

Пятнадцатилетий, высокий, стройный и гибкий, в перелицованных и штопанных отцовских брюках (обязательно черные и «клеш»), с большим белополосным голубым воротником, мальчишка в мечтах уже был морским волком. По-морскому хмурил брови, делал «морские глаза», курил горькую трубку, от которой его тошнило, ходил, покачиваясь, и ругался в «бога мать», шторм, бугшприт, двенадцатое ребро левого бока корсара Пьетро. Клялся «Нептуном и Вельзевулом». Петушиным баском пел майнридовские: Эй, живей, живей, живей, Мы идем на Рио-Гранде...или: Двенадцать человек, на ящике мертвеца, Ио-хо-хо, ио-хо-хо, и бутылка рому! Он мечтал о том, что хорошо бы удрать в какой-нибудь приморский город, поступить там на судно, поднять бунт (с обязательным убийством капитана), забрать власть в свои руки и стать пиратом. Необитаемый остров, красавицы-пленницы, клады Монтекристо и морских ястребов...

Мать беспокоится, замечая худобу сына, его угрюмость и скрытность. Школьный учитель жалуется, что способный мальчик перестал учиться, избивает товарищей, хулиганит. Учитель советует матери запретить читать сыну всякую ерунду. Мать отбирает Майн Рида, Купера, Стивенсона, но сыну они уже не нужны. В одно утро сына нет, его ищут, и только через несколько дней худой, отрепанный, но с неугасшим зовом моря в глазах он опять дома – возвращен с одной из приодесских станций, где его задержали по сообщению матери.

Голод, холод беспризорных скитаний убили стремление сразу, немедленно стать моряком. Мальчик откладывает осуществление мечты до тех пор, пока станет большим. Он хорошо учится, почти не читает романтическую чушь и чутко слушает зов моря...

Проходит несколько лет и… … И вот высокий, загорелый и сильный матрос первого класса Шурка сидит на баке лесовоза дальнего плавания, с наслаждением отдыхает после вахты и с удовольствием затягивается дымом голландского трубочного табаку – «добельмана». Нет романтики моря, нет пиратов, корсаров, убийств. Есть трудовые, рабочие морские будни, есть социалистическое соревнование моряков, есть ударные бригады матросов и кочегаров, есть борьба за перевыполнение транфинплана судна, есть большая ответственность перед всем коллективом за работу судна.

Но от этого еще лучше в море, еще крепче любовь к нему.

Нашли ошибку? Выделите текст, нажмите ctrl+enter и отправьте ее нам.
подготовлено сотрудниками областной библиотеки им. Добролюбова.