27 марта в России отмечали День театра. В такое время просто нельзя не рассказать о спектаклях, поставленных по романам и повестям Фёдора Абрамова
С режиссёром номер один
После смерти Ф. А. Абрамова несведущие люди сочинили миф о том, что «Правда Севера» часто не замечала произведений писателя, едва ли не игнорировала их. Это неправда. Да, отношения «Правды Севера» и Абрамова порой были непростыми (это связано с отношением к писателю руководителя области), однако в газете всегда были люди, любившие Абрамова и его книги, делавшие всё для того, чтобы читатели «Правды Севера» лучше знали творчество своего земляка. Поэтому, в частности, публиковали рецензии критика Шамиля Галимова. И не сама по себе 15 августа 1972 года появилась в газете большая статья писателя Николая Жернакова «Северная поэма» – о сборнике повестей и рассказов «Деревянные кони», вышедшем в Ленинградском отделении издательства «Советский писатель». «… мы готовы встать на колени перед светлым образом деревенской старухи Милентьевны из повести «Деревянные кони», просто и без тени какой‑либо позы поднявшейся в своём миропонимании над образованным и по существу очень неплохим человеком», – написал Николай Кузьмич.
«Деревянные кони» – вкупе с повестями «Пелагея» и «Алька» – были инсценированы Юрием Любимовым и Фёдором Абрамовым и поставлены в Театре на Таганке.
Фёдора Абрамова и Юрия Любимова познакомил Борис Можаев, «деревенщик», автор повести «Из жизни Фёдора Кузькина», которую как «пасквиль на советский образ жизни», по словам министра культуры СССР Екатерины Фурцевой, поставить Любимову не разрешили. ( (Главный герой повести демонстративно выходит из колхоза, потому что на колхозные деньги прокормить родню не может, семья живёт самостоятельно.) Спектакль «Живой» впервые зрители увидят только в 1989 году.
Юрию Любимову, бывшему актёру, было несколько неловко за свой киношный опыт: знал ведь, что нет в СССР такой деревни, как в лакированном фильме «Кубанские казаки», в котором он сыграл, – отчасти и поэтому хотелось представить на сцене другую жизнь. (Старик-станичник, наблюдавший съёмки той картины, спросил у Любимова: «Это из какой же жизни, сынок?»)
Таганка была на слуху у всех, кто имел хоть мало-мальское представление о театральной жизни, – и, конечно же, Абрамов хотел, чтобы его любимые пинежские герои предстали перед зрителями. Но ведь он – традиционалист, реалист, а Таганка – яркая форма, условность на условности. Поэтому Фёдор Александрович сомневался в успехе постановки. Однако в ходе работы над спектаклем писатель и режиссёр пришли, по словам актрисы Изольды Фроловой, к «cтыковке» условного и психологического театра, отчего спектакль выиграл и даже потряс этой «стыковкой».
«Автор удивил всех актёров своей читкой в небольшом верхнем фойе театра, – написала также Изольда Фролова. – Умение этого крепкого, небольшого роста человека сосредоточить внимание нашего актёра, во многом искушённого, избалованного посещениями театра знаменитостями, поразило меня. Абрамов в своей читке сразу вылепил характеры героинь (Василисы Милентьевны, Пелагеи и Альки) сочно, зримо, артистично».
Решено было показать триптих: Василиса – патриархальное начало, Пелагея – нерв ХХ века, Алька – новый тип современного поколения.
Трудным стал путь спектакля к зрителю, потому что чиновники управления культуры исполкома Моссовета высказали Любимову и Абрамову множество претензий. Юрию Петровичу и Фёдору Александровичу пришлось встречаться с ними трижды. Чтобы получить разрешение на выпуск «Деревянных коней», Абрамов выложился, показал всё своё ораторское мастерство. Он выступал аргументированно, иронично, страстно, но и не без уловок:
«Прежде всего – маленькое лирическое отступление. Я слушал выступления товарищей и всё время ловил себя на мысли: собственно говоря, зачем Любимов и зачем Абрамов? Прямо надо управлению брать в свои руки постановку спектаклей… Хотя перед вами сидит, я бы сказал, режиссёр номер один… Спектакль готов, спектакль надо ставить на публике, и спектакль поистине патриотический и партийный. Это спектакль открытого, прямого текста, без всяких намёков, без всяких кукишей из кармана.
Теперь по существу. «Деревянные кони» – может быть, мы открываем в раскулачивании что‑нибудь новое с Юрием Петровичем, или я, как автор повестей, по которым написана пьеса? Ничего подобного! Коллективизация, классовая борьба, раскулачивание, ликвидация целого класса – это же всё известно нам по литературе, и куда как в более решительных, резких и прямых формах, и всё это изучается в средней школе как программный материал. Я имею в виду прежде всего «Поднятую целину» Михаила Шолохова. «Поднятая целина» вся построена на раскулачивании, причём тирады отнюдь не всегда приемлемые – насчёт детишек: «Я бы их всех перестрелял – ставь пулемёт!» …
Я с Севера. Мне было десять лет, когда началась коллективизация. Наши деревни были битком набиты так называемыми спецпереселенцами – кулаками. Ребятишки умирали как мухи… Потом людей сослали в специальные лесные посёлки, и там они почти все закончили свою жизнь…
Теперь – по «Пелагее». Товарищи, вы меня удивляете. Снова прежний мотив: дескать, мрачновато. Что там мрачновато?.. Подъём сельского хозяйства всё время стоит как общенародная задача. Это же партия обращает наше внимание. Значит, с деревней у нас не всё благополучно. На протяжении многих лет мы ввозим хлеб из‑за границы, тратим дорогую валюту на хлеб…»
Во многом чиновники пошли на попятную. Но от двух требований не отступились: от сценического решения раскулачивания (борона была бы не только символом крестьянского труда, но и решёткой) и застолья в «Пелагее».
По замыслу художника Давида Боровского вход в зрительный зал сделали через сцену, чтобы на ней зрители могли разглядеть привезённые с Севера подлинные половички, кузовки, ситцевые занавески и многое другое. На премьере опоздавший зритель остановился на сцене, громко охнул, увидев, похоже, очень знакомые ему вещи, и не хотел спускаться в зал…
Все мы родом из деревни. Поэтому не один человек мог бы остановиться.
23 апреля 1974 года полуопальная Таганка без шума отметила своё десятилетие – пресса вынужденно помалкивала. За неделю до этой даты состоялась успешная премьера «Деревянных коней». В спектакле не участвовал самый известный актёр театра – Владимир Высоцкий. Но он вместе со всеми коллегами радовался, что на этот раз деревенскую тему удалось отстоять.
Накануне юбилея, ночью, Высоцкий написал шуточный «Театрально-тюремный этюд на таганские темы». О последней премьере там следующие строки:
Так с чем мы подошли к неюбилею?
За что мы выпьем и поговорим?
За то, что все вопросы и в «Конях», и в «Пелагее» –
Ответы на историю с «Живым».
Редеют ваши стройные ряды –
Писателей, которых уважаешь, –
Но, говорят, от этого мужаешь! –
За долги ваши праведны труды
Земной поклон, Абрамов и Можаич!
С 1974 года, читаю также у Фроловой, «Фёдор Александрович становится не только автором, которого Театр на Таганке поставил, но преданным другом актёров, другом, требовательным творчески. Бывая в Москве, Абрамов всегда смотрит свой спектакль, а также спектакли всего репертуара, спорит, соглашается или нет, но всегда реагирует требовательно и горячо. Он был зорок к подлинному и фальшивому. Умел понять и оценить труд актёра, особенно поражался, когда актёр умел схватить характер в своём крохотном эпизоде, вплоть до ролей «выхода». Первым, например, он угадал талант актёра Ивана Бортника, предсказал ему будущее, увидев Бортника в почти бессловесной роли Павла Амосова – мужа Пелагеи».
19 июня 1974 года «Комсомольская правда» опубликовала рецензию известного театроведа Натальи Крымовой «Что пережито…» – о «Деревянных конях»: «В прозе Абрамова театр, постановщик спектакля Ю. Любимов, обнаружил её поэтическую структуру и основу. В театре же благодаря новому автору открылась привязанность к реальному, подлинному, которая и раньше была ощутима в лучших спектаклях Ю. Любимова, но иногда заслонялась яркой театральностью».
Через несколько лет Фёдор Абрамов увидит талант ленинградского студента Игоря Скляра, сыгравшего крохотную роль в учебном спектакле «Братья и сёстры». Как известно, из того спектакля вырос знаменитый ныне Малый драматический театр.
«Ищем мы соль, ищем мы боль этой земли»
В 1977 году 23 студента Института театра, музыки и кинематографии под водительством тридцатитрёхлетнего педагога Льва Додина приехали летом на месяц в Верколу, чтобы набраться впечатлений, которые нужны были для создания «Братьев и сестёр».
По воспоминаниям актёра Игоря Иванова (Пётр Житов в будущем спектакле), встретившись в первый раз с Додиным и его подопечными, «Фёдор Александрович вёл себя как‑то очень уж сдержанно», даже, как показалось Иванову, «нарочито холодно». Юным ленинградцам писатель не понравился – «зануда насупленный; подозрительный». Но вскоре гости и супруги Абрамовы не меньше семи часов общались за столом в монастырской келье при свете керосиновой лампы (электричества в монастыре, где жили гости, не было). Студенты играли этюды. Велись разговоры – о Пинежье, о Верколе, о местных людях.
К середине застолья, когда начинающие актёры стали петь песни и частушки, «глазищи Абрамова засверкали, и оттого всем захотелось ещё больше ему понравиться» (И. Ю. Иванов, будущий Егорша в спектакле Малого драматического театра «Дом). Когда повисла пауза, Абрамов встал, стукнул кулаком по столу и сказал: «Да вы… Да вы просто молодцы!»
Молодые горожане много говорили о России. Соприкосновение с Верколой пробуждает в них национальное самосознание, радовался Абрамов.
По кругу пошла чаша с пуншем. Один из студентов сказал: «Фёдор Александрович опасается, что наш спектакль станет игрой в деревню. Выпьем за то, чтобы у нас всё было настоящим».
Потом было ещё несколько встреч студентов и их преподавателя с Абрамовыми. Фёдор Александрович проводил экскурсии по Верколе.
Веркола приветила гостей – подкармливала, поила молоком. Помогала во всём. Ленинградцы отблагодарили хозяев концертом.
В своё время я общался с Л. А. Додиным, лауреатом самых престижных театральных премий, кавалером орденов, Прежде всего спросил, кто предложил поставить «Братьев и сестёр» в Учебном театре на Моховой. Лев Абрамович ответил, что идея была его, что творчество Абрамова он знал – в частности, был потрясён «Пелагеей». Начались репетиции – и ничего не получалось. Потому что:
«Ребята были такие зелёные советские дети. Ничего не понимали в том, что происходило. Нынешние дети – мудрецы по сравнению с ними… Мне хотелось взорвать то гражданское безмолвие, чтобы они что‑то поняли про себя, про свою страну. Они не виноваты, их не пробуждали… Надо было совершить что‑то такое человеческое, и я предложил им поехать в Верколу. Она сначала заартачились: каникулы – и куда‑то ехать!.. Но я сказал им всё, что о них думал, – и мы отправились».
Фёдор Александрович Абрамов был доволен тем, что студенты многому научились: «Подержали в руках топор, косу, поездили на лошадях, покосили, порубили, повалили лес. На лодках сами ездили, рыбачили. А главное – послушали живую речь, послушали старух, пообщались со старухами-солдатками, услышали песню народную».
В 1978 году спектакль учебного театра, поставленный педагогами Л. А. Додиным и А. И. Кацманом (Абрамов приходил на репетиции, молчком не отсиживался), увидели не только в Институте, – он стал событием в театральной жизни Ленинграда. И даже – посмотреть его приезжали зрители из других городов. И даже – американский писатель У. Сароян, который собирался быть в Ленинграде только день, а потом на трое суток улететь в Армению, посмотрел «Братьев и сестёр» и остался в городе на Неве ещё на день – в зачёт времени на земле предков, – чтобы встретиться с Абрамовым.
Двадцатиоднолетнему Игорю Скляру предназначалась в спектакле одна из главных ролей, но он заболел, его заменил коллега. Скляр, когда поправился, придумал себе небольшую роль. Работу предъявили Абрамову. «Первое, что он после долгой паузы сказал: «Где тот, который дурачка‑то играл… Дурак, что я эту роль не написал…»
В одном из интервью И. Б. Скляр сказал: «Я горжусь, что заслужил сказанное, оно греет меня по‑прежнему, мне от этого радостно».
Студенты-актёры подарили Абрамову афишу премьерного спектакля. С добрыми и умными надписями. К примеру, Игорь Скляр написал: «Дорогой Фёдор Александрович! Жизнь нелегка, впору повеситься, но радостно, не душно, потому что есть Вы – писатель Фёдор Абрамов, и можно жить. Жить тяжело и трудно – куда человечнее и интересней. Благодарю за открытие».
Драматург, прозаик Яков Липкович, автор повести «Баллада о тыловиках», был одним из зрителей спектакля, ему хорошо запомнился Абрамов, сыгравший роль секретаря райкома Подрезова, «вернее, ту часть роли, которая не требовала выхода на сцену, – выступление по местному радио. В голосе Фёдора Александровича, записанном на магнитную плёнку, зазвучали резкие, стальные нотки, мгновенно перенёсшие зрителей в суровые, крутые времена военного лихолетья».
Абрамовы, Додин и молодые артисты подружились. Лев Абрамович и додинцы приезжали в гости к Фёдору Александровичу и Людмиле Владимировне. Хозяин просил гостей петь песни из спектакля, сочинённые студентами. Они охотно пели:
Дома вдали
Мы б не смогли
Братьями стать
И сёстрами.
Ищем мы соль,
Ищем мы боль
Этой земли.
Фёдор Александрович стал братом-отцом для молодых талантов. А Малый драматический театр – одним из самых ярких театров России.
В 1980 году МДТ поставил «Дом» (за него Абрамову пришлось биться и с директором, и с парторгом театра, и в обкоме КПСС), в 1985‑м – дилогию «Братья и сёстры». За эти спектакли Лев Абрамович Додин и исполнители главных ролей удостоены Государственной премии СССР.
В 1984 году Л. А. Додин ездил в веркольскую творческую экспедицию уже с профессиональными актёрами. Жили ленинградцы в семьях. Работали на сенокосе. Передружились с деревенскими людьми. До сих пор не прерывается переписка с ними. Благодаря Абрамову.
«Братья и сёстры» – это шестичасовой спектакль с одним антрактом. Смотрится на едином дыхании. В своё время он поставлен с другим составом актёров, что естественно – годы идут, невозможно играть одним и тем же артистам.
В книге руководителя МТД Льва Додина «Путешествие без конца» говорится: «…когда пьеса про простой народ, мы устанавливаем какую‑то систему условности, и постепенно нам становится важнее не то, как играть, а про что играть, как это происходит в „Братьях и сёстрах”».
«Когда мы работали над «Братьями и сёстрами» и было непонятно, куда дальше двигаться, мы решали: попробуем, как написано у Абрамова, по порядку. И оказывалось, что как писал он в своём романе, так всё и происходит. Потом мы это и выразили».
