Известный северный художник Сергей Сюхин эти заметки посвятил памяти своего брата Николая, тоже художника – уже ушедшего.
1962 год. Июнь. Утро. В 4 часа у ребятни – самый сладкий сон. Но в эту безмятежную дремоту врывается какой-то тревожный шум- переполох. – Ну-ка, ребята, вставайте. Телята из загона ушли, – это мама будит нас. Мы нехотя встаем и все понимаем – так бывает: телята найдут лазейку в огороде, и все стадо, около 100 голов, уходит в ночь в самоволку. До конюшни мы еще бредем с братом полусонные, но как только оказываемся верхом на лошадях – сразу овладевает нами восторг романтики следопытов.
Деревня тихо дремлет, а мы мчимся на лихих скакунах по росе. Галопом входим в мелководье и поднимаем ворох хрустальных брызг, по свежим следам видим, что стадо ушло на дальние луга. Кругом все окутано таинственной предрассветной перламутровой дымкой. Душа в такие мгновения ликует и поет о любви к своей родной милой деревеньке, лугам и речке – ко всему миру и даже к вредным безобразникам телятам.
Мы находим и разворачиваем непутевое стадо и гоним его обратно в загон.
Минуло 10 лет...
...1972 год. Брат Коля – главный художник сувенирного цеха в городе Печоре. Колиной задачей было разрабатывать образцы сувениров и внедрять их в производство. Эти сувениры из кости и рога брат привозит в Москву. Мои преподаватели, профессора художественного училища, высоко оценили, как тонко Коле удалось воплотить дух Севера в пластике кости и, главное, в чувстве материала. Скажу, что даже в сувенирах Коле удавалось отразить романтический дух эпохи. Ведь в те далекие времена для творческого человека главное было не деньги, а романтика. Мы тогда напевали: «А я еду, а я еду за туманом, за мечтами и за запахом тайги».
Любовь и романтика были одно целое, поэтому наибольший расцвет романтического порыва у брата воплотился в живописи. В Москве я показал Коле выставки Татьяны Яблонской и Олева Субби – это художники, творчество которых будоражило сердца молодых. Около парнишки с рюкзаком, который стоит у озера Татьяны Яблонской, у нас с братом перехватило дыхание, и сердца наши стучали в унисон.
Коля уехал творить к себе в Печору. 23 марта этого же года. Мой дневник: «У нас так много общего с братом в восприятии мира. Как дальше мы будем творить во взаимном понимании или вообще сольемся в одну мысль?» А в жизни получилось по-другому... Хотя и в Архангельском отделении Союза художников нас воспринимали как одно целое и пригласили сделать совместную выставку для вступления в Союз художников. Накануне вечером приходит к нам в квартиру Татьяна (первая жена брата) и приводит, как на поводке, Колю.
– Так, Серега, покажи, что ты завтра повезешь на выставку? – спрашивает Таня.
– А у меня все готово и в рамках, пожалуйста, смотри! Татьяна смотрит мои работы, а Коля стоит сзади. Посмотрев, она говорит: «Колька, ты завтра не повезешь. Потом»...
А потом не случилось... В Союзе были удивлены, что я привез работы один. А брат Коля так никогда в Союз и не вступил. Это был в жизни брата роковой момент. Я до сих пор не могу понять, почему так безвольно поступил он в тот момент? Есть жены у художников, которые живут в гармонии с его душой, всю жизнь оберегают его творчество, вытаскивают художников из глубоких ям, и те снова творят, а есть жены, которые убивают на корню творческий порыв художника.
С первой женой Татьяной брат нажил троих детей и аритмию сердца, отчего так рано и ушел от нас...
Эх, душа цыганская! Редко Коля домой к матушке заглядывал, а ведь она его больше всех жалела. Так уж бывает: не в силах мать утаить большую любовь к одному из чад своих. Коля был черный, как и мать, в их породу. Старший Володька – рыжий, а я – русый.
Да рукастый Колька был и работящий. Если не творил, то все время что-то мастерил по дому. Мы с ним в советские времена такие шикарные стенки для своих квартир соорудили, что потом покупатели в очередь за ними стояли! 2009 год. Я лежу в больнице после операции. И звонит Коля и говорит, что наши семейные иконы должны быть на родном Русском Севере. И он их мне привезет. Я так обрадовался, что даже шов после операции как будто стал заживать быстрее.
Дело в том, что у нашей тетушки – Парасковьи Игнатьевны, хранился иконостас из Троицкой часовни. В те времена все иконы выбрасывали на дорогу и по ним переходили через грязь. Как у людей пятки не жгло – я удивляюсь! Наша тетушка подобрала эти иконы и унесла к себе в дом. И во все времена гонения на религию все бабушки нашей деревни приходили к ней и молились господу Богу за нас бестолковых. Так и пронесли наши бабульки веру православную до сегодняшнего дня.
Этот же год. Задумал Коля сделать выставку в Архангельске. И звонит мне: – Как считаешь, нужно ли? Я как мог убедил его, что это просто необходимо сделать. И как было угодно Господу, что отличные выставки брата получились не только в Архангельске, но и у себя на родине – в Верхней Тойме и Пучуге.
Спасибо тебе, Коля, что ты своими выставками отблагодарил свою родную сторонушку за то, что она тебе подарила в детстве радость творчества.
Спасибо и второй жене Наташе, которая совершила подвиг – привезла работы из Ейска, где Коля жил последние годы, на родной Русский Север. Эти выставки имели большой успех. И я получил огромную радость от встречи с романтизмом работ брата, романтизмом, который мил сердцу и который давно выветрился у современных художников.
