Руководство зрителя к «Шальным ножницам».
В журналистских текстах, как правило, не приветствуется часто употребление междометия «я», но на этот раз я собираюсь этим пренебречь. Потому, что моему «я», его переживаниям, ощущениям и мнению в новом спектакле Архангельского молодёжного театра уделили чрезвычайно важное место.
В детективе «Шальные ножницы», который, между прочим, впервые после «Страстотерпцев» поставил Виктор Панов, зрителю отводится необычайно ответственная роль. А зритель, поражённый и смущенный оказанным ему высоким доверием, отвечает «Ножницам» взаимностью.
Эта постановка для театра – большой эксперимент и риск. Она является примером так называемого иммерсивного театра, который предполагает максимальное погружение публики в спектакль: не метафорического, не эмоционального, нет: зритель в таких спектаклях становится действующим лицом.
Пожалуй, детектив, сосредоточенный на расследовании преступления, наиболее оптимален для такого вовлечения. Действие пьесы «Шальные ножницы» швейцарца Пола Портнера происходит в парикмахерском салоне «Последний клок» в… Архангельске! Да, да, и его обитатели – клиенты и сотрудники – как будто бы тоже живут на Сульфате, снимают офис на Троицком, могут потеряться в Петровском парке и паркуют машины на улице Логинова. Это геолокация спектакля – ещё один механизм, позволяющий окунуть зрителей в действие с головой.
Пружиной, приводящей историю о парикмахерше Кристине (Мария Гирс), жеманном хозяине салона Антуане (в исполнении Ильи Глущенко, кто бы мог подумать!), торговце антиквариатом Эдуарде Скоробогатове (Александр Берестень) и госпоже Виктории Львовне Шульман (заслуженная артистка России Наталья Малевинская), а также о двух полицейских под прикрытием Николае Пастухове (Антон Чистяков) и Михаиле Павленко (Максим Дуплик), становится убийство некогда знаменитой пианистки Изабеллы Черни, чья карьера закончилась после нервного срыва.
Трое подозреваемых и 70 разгневанных мужчин и женщин
Тогда‑то, когда тело убитой обнаружено, а полицейские оцепляют место преступления и запирают всех присутствующих, ставших подозреваемыми, внутри, и начинается расследование. Выходит, что под подозрением практически все: Антуан, разгневанный шумом, грозился разобраться с Изабеллой, Кристине была выгодна её смерть – она стала бенефициаром – у Скоробогатова с убитой была назначена встреча, на которой он собирался выторговать у неё рояль, госпожа Шульман кому‑то очень подозрительно звонила…
Примечательно, что в то мгновение, когда спектакль переходит в другую фазу, в зале очень кстати включается свет – зрители оказываются нос к носу друг с другом – своими будущими партнёрами по расследованию – и той правдой, что исход зависит от них.
Впервые участие зрителей потребовалось, когда подозреваемые по поручению служителей закона реконструировали все события, предшествовавшие убийству. А публике необходимо было не упускать ни одной детали и в случае чего – подловить подозреваемых либо на лжи, либо на забывчивости.
Надо сказать, что со своей ролью равноправных участников они освоились быстро и включились тотчас же. Особенно некоторые. Одна из зрительниц не давала обитателям «Последнего клока», попавшим под подозрение, спуску. Например, быстро пресекла попытки Кристины темнить и замолчать свои отношения с Эдуардом.
– Они страстно целовались, страстно!
– Женщина, если я с кем‑то целуюсь, я это помню! – вскинулась Кристина. Отличная импровизация Марии Гирс!
Но внимательная дама не унималась. В следующий раз она «взялась» за госпожу Шульман и её подозрительно вкрадчивые переговоры с кем‑то по телефону.
– Она свистнула духи, а потом позвонила любовнику! Я, что, одна смотрела?
Виктория Львовна давай оправдываться:
– Я звонила массажисту!
– Это так всегда у всех: массажист – любовник! – настаивала неравнодушная участница дознания.
Следи за собой, будь осторожен
В такой атмосфере удержаться от того, чтобы не внести свои пять копеек, практически невозможно: в дополнение к традиционной детективной интриге добавилось коллективное бессознательное.
И мне показалось странным: куда отлучался Скоробогатов и где он, ради всего святого, поранил руку? Вот я и говорю:
– Офицер, спросите у гражданина Скоробогатова, где он поранил руку!
– Кто, кто это сказал? – как ужаленный, среагировал Скоробогатов.
К чести Антона Чистякова, игравшего полицейского Пастухова, и Александра Берестеня, исполнявшего роль «мутного» торговца антиквариатом, они сориентировались мгновенно: оперуполномоченный сразу же взял на заметку и поблагодарил за сотрудничество, а уличённый в недоговорках подозреваемый сразу же принялся давать показания, изображая при этом оскорблённого в своих правах законопослушного гражданина. Вот мастерство импровизации, или почему‑то хочется сказать – «ловкость рук и никакого мошенничества»!
Вы, наверное, уже поняли, что версия «убийца – Скоробогатов» сразу же была принята мной как основная. Впрочем, не только мной. Когда в решающий момент началось зрительское голосование, больше всего поднятых рук оказалось «за» Скоробогатова.
Лично я сначала думала, что это всё ещё не серьёзно, что будет дана возможность изменить мнение, переголосовать… Но нет: не успела я оглянуться и понять, что мы натворили, как сюжет постановки пошёл у нас на поводу, и Эдуард уже срывается, кричит: «Я не собирался её убивать!», и вот его уже скручивают и уводят в наручниках.
В заключение Антон Чистяков говорит:
– И каков бы ни был финал, мы его сыграем.
После этих слов на меня навалилось какое‑то опустошение: вроде и понимаешь, что Скоробогатов, действительно, убил и баста, но меня не оставляло ощущение ошибки и почему‑то – чувство вины.
В этом, по‑моему, весь катарсис спектакля: берегись, человек, в эти минуты ты решаешь чью‑то судьбу. И права на ошибку у тебя нет.
В следующий раз финал может быть другим. А каким – узнаете 7 и 8 апреля.