История театральных постановок по произведениям Фёдора Абрамова начинается с романа «Две зимы и три лета», впервые напечатанного в первых трёх номерах журнала «Новый мир» за 1969 год и вскоре выпущенного отдельной книгой
«Неправильное изображение деревни»
В тогдашней литературной действительности он прозвучал очень громко и по инициативе главного редактора журнала Александра Твардовского был даже представлен на соискание Государственной премии СССР. Причины этого выдвижения неоднозначны, но и сам факт стал тогда одним из стимулов к тому, чтобы новым произведением Абрамова заинтересовались театры.
Первым сделать спектакль по роману предложил театр имени Моссовета во главе с его главным режиссёром народным артистом СССР Юрием Завадским.
Заказ на инсценировку передали Владимиру Токареву – актёру, режиссёру, драматургу, заслуженному деятелю искусств РСФСР. В общем, проверенному театральному профессионалу, но помнит ли о нём сейчас кто‑нибудь, кроме специалистов? Между тем в его послужном списке значатся такие пьесы (не сценарии фильмов), как «Щит и меч», «Семнадцать мгновений весны», «Судьба». В своё время они с успехом шли в театрах страны.
Предварительное обсуждение начального варианта инсценировки по «Двум зимам…» в театре имени Моссовета состоялось 20 декабря 1969 года. Участвовавший в нём Фёдор Абрамов зафиксировал в записной книжке некоторые реплики присутствующих (публикуются впервые, как и почти все другие использованные в настоящей статье материалы).
Народный артист РСФСР Константин Михайлов: «Общее впечатление – очень положительное. Круто замешан материал, подлинная жизнь. Водоворот характеров. Много трудностей. Есть длинноты. Это материал, от которого нельзя отказываться».
Заслуженная артистка РСФСР Людмила Шапошникова (в 1991 году одной из последних она получила звание народной артистки СССР): «Есть длинноты. Вопрос к руководству: можно выносить это на обсуждение? Очень остро! Если благословят, я – за».
Артист, фамилии которого Абрамов не записал: «Очень понравилось. Такой пьесы – такой интересной – не знаю».
Помощник главного режиссёра по литературной части Евгения Буромская: «Знаю роман. Но талантливо, восхитительно. Редактура будет. Необычно, ярко. Лиризм, юмор. Полифонично. С блеском. Я за немедленную читку. Самая талантливая пьеса из всех, которые у нас есть».
Режиссёр Инна Данкман (возможно, именно она и должна была заниматься постановкой): «Мне очень нравится. Нравился и роман».
Однако у директоров театров всегда найдутся свои резоны. Вот и моссоветовский Лев Лосев следующим образом подвёл итог первому обсуждению: «Сразу взяться не сможем – есть обязательства. Но читку надо готовить в начале января. Инсценировка блестящая. Самое главное в ней – героичность. Нота героизма во всём нас должна поддержать. Нету хиппи, вранья. Всё взято из земли. Длинноты есть. Во 2 и 3 <действиях> – спады. Надо ли линия умирающего фронтовика? Экспозиция затянута. Свадьба затянута (с братом). Надо выстраивать театральный вариант».
Доработкой инсценировки Фёдор Абрамов и Владимир Токарев занялись безотлагательно, но она внезапно прервалась трагическим известием: 22 декабря 1969 года, разыскав писателя по телефону на квартире драматурга, ему сообщили о скоропостижной смерти на 56‑м году жизни брата Василия, много лет работавшего в школе посёлка Подюга (Коношский район Архангельской области). Абрамов зафиксировал в записной книжке: «Нет, я не заплакал… Только воскликнул: о, Боже…
А потом, когда мы с Владимиром Николаевичем ухлопотали всё с билетом, с отъездом моим, я снова занялся пьесой. И вот что удивительного: искал слова, формулировки, спорил с Токаревым, язвил его. Да, язвил… И это через каких‑нибудь 1,5–2 часа после вести о смерти Василия…
Что же такое человек? Ведь по всем законам человеческой психики надо бы убиваться, плакать, а я делал пьесу… А к чему вся эта суета? К чему? И что такое человеческая жизнь?»
Спустя неделю, вернувшись с похорон в Ленинград, Абрамов записал в дневнике: «В Москве я, по существу, ничего и никого не видел. Всё время работал с Токаревым над пьесой. Театру пьеса понравилась, но странно, меня это нисколько не трогает. Это для меня не творчество».
Инсценировка «Двух зим…» получилась громоздкая – 26 картин. Постановка в Театре имени Моссовета не состоялась. Вероятно, помешали те самые пресловутые «обязательства», на которые ссылался его директор Лосев. Во-первых, в канун 1970 года все возможные силы и средства повсеместно направлялись на подготовку 100‑летия со дня рождения В. И. Ленина. Во-вторых, Государственную премию СССР Фёдору Абрамову в тот раз «не дали». Несмотря на то что за её присуждение вроде бы проголосовали две трети членов Комитета по Государственным и Ленинским премиям, окончательно «зарезали» выше – до писателя дошла информация, что член Политбюро Дмитрий Полянский на одном из совещаний критиковал его «за неправильное изображение деревни». Уместно ли будет ставить спектакль по столь «подозрительному» произведению?..
Не без успеха
Между тем очень кстати инициативу подхватил народный артист СССР Борис Равенских, главный режиссёр ведущей драматической сцены страны – Малого театра СССР. Поначалу Абрамов, очевидно, не желая возможной обиды со стороны Завадского и его театра, явно колебался – 7 октября 1970 года он записал в дневнике: «Спал скверно, часа 2–3. Взбудоражил своим звонком Токарев: Малый театр просит, умоляет дать «Две зимы». Что делать?
А потом – только залез я в постель – опять звонок. На этот раз сам Равенских.
Рыдал, плакал, читая роман. Хочу ставить на сцене. Только я один могу это сделать. Знаю деревню, 2 брата убито на войне, в молодости играл на гармошке, мощная труппа, пробью все стены, а что Завадский? Старик 78 лет, поляк, деревни не видел, да и сам ставить не будет… Угробят вещь, словом… Давайте пьесу немедленно. Обнимаю, целую, и печатайте книгу… Я зашатался».
В течение следующих двух недель Абрамов убедился, что с театром имени Моссовета, скорее всего, ничего не получится, и 19 октября вновь записал в дневнике: «Вечером звонил Б. Равенских. Почти час говорили по телефону. Снова уламывал передать ему инсценировку «Двух зим». Я сегодня послал ему письмо: согласен».
Вновь, как и год назад, приступили к доработке инсценировки, продолжавшейся 10 дней. Зная взрывной характер Абрамова, можно представить, во чтó она превратилась – 16 декабря писатель внёс в дневник запись о Токареве: «Мы разругались в пух и прах. Он хотел даже бежать от меня, но струсил». В письме от 22 декабря к своему кировскому (вятскому) корреспонденту Платону Худякову Абрамов назвал драматурга «лихачом». В том смысле, что Токарев чересчур «лихо» управился с выстраданным авторским текстом.
Встреча писателя с артистами Малого театра состоялась 18 декабря. К сожалению, никаких подробностей о ней в записных книжках и дневнике Абрамова нет, он отметил только: «Я говорил почти 3 часа. Слушали. Жаль, что мне их не пришлось послушать: репетиция».
Подобно театру имени Моссовета, поначалу всё представлялось серьёзно. Согласно дневниковой записи от 20 декабря 1970 года, Абрамов даже дал устное обещание: «Равенских взял слово: нигде не ставить спектакля, пока он не поставит в Малом. Кажется, я свалял глупость. И глупость большую».
Через несколько месяцев и здесь всё застопорилось, хотя, по‑видимому, актёры уже начали работать над текстом. Во всяком случае, после просмотра вечера Малого театра, показанного по телевидению 29 марта 1971 года, Абрамов записал в дневнике: «Всё очень казённо, замшело, несовременно. Но мой роман восхвалили. Отрывок из него (неудачный) <Руфина> Нифонтова читала со слезами в горле, а Равенских говорил взахлёб. Кто знает, может быть, он и поставит его как следует».
Не поставил, но некоторое время ещё колебался, не желая расставаться с выгодным материалом. Тем временем уставший от ожидания Абрамов, несмотря на своё обещание Равенских, дал разрешение на следующую попытку Ленинградскому театру имени Ленинского комсомола (современный театр-фестиваль «Балтийский дом»), где спектакль ставил Олег Овечкин при недавно назначенном главном режиссёре Геннадии Опоркове.
В ответ цензура по просьбе Малого театра (то есть самого Равенских), пытаясь этому воспрепятствовать, в марте 1971 года сняла с инсценировки своё разрешение, без которого ни одна пьеса на советской сцене идти не могла.
Тем не менее ленинградский Ленком не отступился. Первый прогон «Двух зим…» в нём прошёл 25 марта. Вернувшись с него, Абрамов в отчаянии записал в дневнике: «Впечатление ужасное. Меня будто распяли на кресте, пропустили через мясорубку. Михаил – какой‑то старик, Егорши нет вовсе, Подрезов – дубина, Тимофей – червь, Лизка – истеричка…
Главная беда актёров – они не чувствуют характеров, вернее, не могут играть народные характеры во всей их полноте и сложности. И как этому помочь?..
Пока всё на уровне самодеятельности. А произойдёт ли чудо?.. Нет, надо было сидеть в своей норе и делать своё дело. Эти испытания не по мне. Театральный провал я переживаю как свой собственный».
Премьера, назначенная на 12 мая 1971 года, не состоялась, и опять по той же причине: «Запретил Равенских. Да, да! Пошёл в министерство, заявил, что нигде постановки этого спектакля до Малого быть не должно, – и министерство дало команду: отложить премьеру в «Комсомолке».
Я не вмешиваюсь. Что мне? Разве одного меня касается это вопиющее надругательство над законом?» (Дневниковая запись Абрамова от 8 мая)
Как бы то ни было, в ленинградском Ленкоме на подготовку спектакля уже затрачены значительные средства и рабочее время артистов. Это требовало отчёта, и 25 мая состоялся министерский просмотр готового спектакля (обязательная процедура в советское время), причём в отсутствие автора, который уже две недели пребывал в ярославской деревне Опальнево. Премьера прошла 1 июня, опять же без него. Впервые спектакль по «Двум зимам…» в ленинградском Ленкоме писатель увидел только 18 октября, на открытии следующего сезона.
А что же главный режиссёр Малого театра? Абрамов написал о нём 26 ноября 1971 года в письме к Григорию Самуиловичу Щербакову (уроженцу Пинежья, а теперь кандидату экономических наук, преподавателю МГУ имени М. В. Ломоносова): «С Равенских дружба у меня кончается. Ну и Бог с ним. Он никак не может простить мне, что я дал разрешение на инсценировку романа в Ленинграде, где спектакль, кстати сказать, по нему идёт не без успеха».
