Как я прочла «Преступление и наказание» в витрине магазина посреди Невского проспекта
День Достоевского проводят в Санкт-Петербурге с 2010 года. Примерно в одно и то же время – «в начале июля, в чрезвычайно жаркое время...», – по первым строкам романа «Преступление и наказание». И именно возможность побывать на «Дне ДО», а не успевшие поднадоесть Петропавловка и Петергоф, как раз таки и заставила меня провести в городе на Неве свой короткий отпуск.
Так как площадки имени Достоевского рассредоточились по всему Питеру и основная масса мероприятий предательски начиналась в одно и то же время, пришлось расставлять приоритеты.
Все-таки Петербург – не Архангельск, по нему так запросто не побегаешь. Скрепя сердце литературный онлайн-флешмоб у памятника Достоевскому на Владимирской площади пришлось пропустить. Да и хореографический спектакль «Четыре сна Федора Михайловича» тоже.
Поступиться ими меня заставило, ни много ни мало, народное чтение «Преступления и наказания» в витрине одного из главных магазинов петербургской сети книжных супермаркетов, что на Невском.
Да, прямо-таки в витрине. Для жителей Северной Пальмиры такие витринные концерты далеко не новость.
Но что петербуржцу – привычное дело, архангелогородцу, считай, диковинка.
Первый роман из Великого Пятикнижия Федора Михайловича потому был в центре внимания, что в этом году ему исполняется 150 лет: в середине декабря 1865 года Достоевский отправил издателю Михаилу Каткову его первые главы. Почитать роман-юбиляр перед честным народом на Невском меня соблазнила еще и перспектива получить редкую открытку, приуроченную к круглой дате. И еще тот любопытный факт, что читать пришлось первую, черновую редакцию романа.
Встала в быстро растущую очередь. Там уже собрался кружок, нет – шеренга, по интересам.
– Не улыбайтесь, произведение серьезное, – напутствовала товарищей одна из кандидаток в чтицы, дама филологической наружности.
– Столько живу в Питере, а на «День ДО» первый раз выбралась, – разоткровенничалась одна девушка. – В этот раз все намного масштабнее, весь город задействован.
Но, по большому счету, самый главный вопрос, который волновал всех без исключения чтецов в очереди: успел ли уже Раскольников убить старушку? До последнего момента, пока девушка-волонтер не выдала мне мой отрывок, на этот счет я оставалась в неведении. Потому что импровизированная витринная сцена была закрыта тяжелыми бархатными портьерами и других чтецов слышно практически не было.
Оказалось, к моменту моего выхода на сцену Родион Романович Алену Ивановну уже убил. И от переживаний даже успел упасть в обморок в полицейской конторе.
Отрывок мне достался совсем уж короткий – лист печатного текста, да и то одни диалоги Родиона с конторскими чиновниками.
Зато даже в нем были видны отличия чернового варианта рукописи от белового: в ранней версии романа, например, повествование шло от первого лица.
Когда на витрину выходили первые чтецы и чтицы, с ними в закутке за стеклом, оборудованном под каморку бывшего студента, оставался Раскольников. Не сам, конечно, а питерский актер в образе юноши бледного со взором горящим.
Когда же пришел мой черед читать, «Раскольников» ушел гулять на Невский с бутафорским топориком наперевес. Но ничего: полученная за чтение юбилейная открытка меня утешила.
В это время через дорогу от магазина – перед Гостиным двором – куплеты исполнял чудаковатый дуэт – шарманщик и Нос, тот самый, из гоголевского рассказа, в треуголке и сюртуке.
Там же волонтеры устроили шутейную манифестацию с транспарантами. Один из них призывал «убить в себе поручика Ржевского и читать романы Достоевского».
Примерно за это же в ярмарочном духе агитировали участники скоморошьей потехи «Народная классика», развернувшейся на Манежной площади.
– Не будь дурой, читай Достоевского в Год литературы! – вот так по-простецки, без затей выражала свою идею труппа театра «Открытое пространство». Был в этом какой-то китч, что-то от советской агитки, но такова, видимо, была артистическая задумка.
Там же, на Манежной площади, питерские актеры из негосударственного «ФМД-Театра» показали серию пластических интерпретаций сцен из «Преступления и наказания» и из произведений Пушкина, Гоголя и Чехова. Интерпретации все как одна спорные, провокационные и постмодернистские. В них Порфирий бегал за Раскольниковым с топором, а Пушкин прохаживался по подмосткам лунной походкой. А в самый ответственный момент персонажи Достоевского буквально вырвались из книги.
Чувствовалось, что актеры сводной труппы Петербурга любят Достоевского, но какою-то уж очень странною любовью.
Сам виновник торжества предстал на сцене в образе меланхолично-экзальтированного стиляги в кедах и солнечных очках. Такому Федору Михайловичу пришлось разруливать нешуточный конфликт между персонажами «Преступления и наказания» из двух времен: XIX и XXI века.
Победила предсказуемо дружба. И Достоевский.
