Исследователь творчества Федора Абрамова выпустил новую книгу

Петербургский историк литературы и библиограф Геннадий Мартынов выпустил вторую книгу «Летописи жизни и творчества Фёдора Абрамова»

Она вышла в петербургском издательском доме «Мiръ» к приближающемуся 100-летию со дня рождения знаменитого русского писателя.

книга втораяКак правило, впервые…

Первая книга появилась в 2015 году. Она охватывает «долитературный» период жизни и деятельности Федора Абрамова - от рождения в 1920 году в селе Веркола до выхода в свет в 1958 году его первого художественного произведения, романа «Братья и сестры», сразу же сделавшего имя писателя широко известным и популярным.

Вторая книга только что увидела свет. Она посвящена 1959-1965 годам - периоду развития недолгой хрущевской «оттепели» и заключает в себе немало открытий. Некоторые из них достоверно являются историко-литературными сенсациями, причем хронологически первая в их ряду сокрыта в самом конце второй книги - не в соответствии ли с мироощущением Владимира Набокова (его творчество стало известно Фёдору Абрамову в 1970-е годы), который утверждал, что последняя строка текста «не кончается», продлевая бытие героев «за чертой страницы»?

Дело в том, что после завершения редакционной подготовки первой книги мне удалось побеседовать об Абрамове с профессором Леонидом Матвеевичем Аринштейном, который познакомился с будущим прозаиком ещё в первые послевоенные годы, на университетской скамье. Эта беседа и напечатана в конце второй книги «Летописи», возвращая читателя не только к началу творческого пути Абрамова-писателя, но и открывая ему предстоящую перспективу следующего периода.

Память Аринштейна сохранила и яркие эпизоды студенческой жизни с участием молодого Абрамова, и уверенность в том, что личность будущего прозаика в те непростые времена (вторая половина 1940-х - начало 1950-х годов), насыщенные ядовитыми парами нового сталинского - послевоенного - закрепощения народа, теперь уже народа-победителя, была с «двойным дном».

Явно вырываясь из контекста существующей мемуарной и исследовательской литературы о писателе, профессор припоминает «двойственность» Абрамова-студента и в то же время, как и сам Аринштейн, партийца: «Просто он взял себе за правило - я знаю, как надо, чтобы считаться образцовым советским человеком, я эту роль легко могу играть. А под всем этим был совсем другой человек, свободный  от того, что он успел отбросить…»

С конца 1950-х годов автор будущей тетралогии «Братья и сёстры» почти четверть века вынашивал еще более значительный замысел - «Чистую книгу».

Представить широчайшую панораму жизни страны с первых лет ХХ века, через революцию и Гражданскую войну, вплоть до коллективизации и репрессий 1937 года, а возможно, и до начала второй в прошедшем столетии войны с Германией, Фёдор Абрамов предполагал на родном для него северорусском, пинежском материале.

Знакомство со второй книгой «Летописи» ведет к обретению её читателями полной хронологической ясности в том, когда именно писатель сумел приблизиться к постижению подлинного смысла событий великой российской смуты - смысла трагического и в конце 1950-х - начале 1960-х годов густо замазанного официальной пропагандой. Смысла, до которого ему приходилось добираться чуть ли не в одиночку.

Сорокалетний житейский опыт Абрамова-человека подсказал Абрамову-писателю единственно верный путь - отправиться на поиск свидетельств людей, которые уцелели в мясорубках XX века. Он отыскивал людей с немалыми трудностями и заполнял многочисленные записные книжки их бесхитростными рассказами о прошлом.

Подталкиваемый природным чутьем и окончательно сформировавшимся после успеха романа «Братья и сестры» инстинктом писателя и историка, Фёдор Абрамов со слов очевидцев запечатлевает роскошные картины былой жизни на Пинеге и Северной Двине и кроваво-безжалостные - Гражданской войны на Севере. Вместе с тем он переносит в свои записи, которые во второй книге «Летописи», как правило, публикуются впервые, сочный, живой язык последних оставшихся в живых участников и очевидцев минувших событий вместе с их народной правдой об уничтоженном прошлом.

Все без исключения историко-этнографические записи о былой жизни на русском Севере, извлеченные из писательского архива, бережно сохраненного Людмилой Владимировной Крутиковой-Абрамовой, свидетельствуют о том, что Фёдор Абрамов в этих беседах получил возможность воочию наблюдать гибельность пути, на который оказалась обречена Россия в 1917 году. Хотя, конечно, ясно и то, что собеседники писателя вспоминали не только реальные события. Вольно или невольно они передавали ему еще и ощущения собственной молодости, полной надежд и несбывшихся упований, представлявшейся им едва ли не «золотым веком» на фоне их последующей долгой, почти беспросветной и бесперспективной жизни…

Картины изобильной дореволюционной жизни в повествованиях бывших ссыльных и коренных северных — пинежских, жителей, безусловно веривших в чудеса святого отрока Артемия Веркольского, на удивление точно соответствуют описанию, сделанному Михаилом Кузминым - одним из лучших наших поэтов первой трети XX века.

В пространном стихотворении 1922 года, процитированном в нашем предисловии ко второй книге «Летописи», есть слова и о том, что поэту было подсказано: «Взять старую географию России / И перечислить / <…> / Все губернии, города, / Сёла и веси, / Какими сохранила их русская память», и сокрушительный, хотя и повисающий в воздухе вопрос: «Где это?» - заданный автором после поэтического рассказа о «библейском изобилии», которое осталось разве что на страницах справочника «Весь Петербург» образца 1913 года.

Подготовительные материалы Федора Абрамова к будущей «Чистой книге» широко представляют сходные картины изобилия на примере канувшего в небытие архангельско-пинежского уклада жизни старой России. Такое соединение глубинных смыслов - «подземных ручьёв», по выражению М. Кузмина, - наглядно демонстрирует нам, что история русской литературы - это не механический перечень отдельных имен, но единая цепь, состоящая из неразрывных звеньев.

Фёдор Абрамов и Александр Солженицын

В конце 1950-х - начале 1960-х годов мощный замысел эпического произведения еще не сформировался в сознании начинающего прозаика Абрамова. К общей оценке советской истории как череде трагедий и катастроф писатель приходил собственным путем - неспешно и куда менее резко, нежели Александр Солженицын. В результате свой последний роман Фёдор Абрамов не успел завершить даже вчерне. Легенда о «Чистой книге», будто бы написанной протопопом Аввакумом в кромешной тьме незадолго до казни: прочитав ее, человек смог бы прозреть, потому что обретал постижение всей правды жизни, - по-прежнему остается легендой…

Еще одной важнейшей темой второй книги «Летописи» стало детальное рассмотрение спора из-за повести Фёдора Абрамова «Вокруг да около», который разгорелся между Западом (в первую очередь Великобританией и США) и Советским Союзом вскоре после того, как это произведение увидело свет в 1963 году в январском номере журнала «Нева». Резко раскритикованное в СССР на высшем партийном уровне после чуть ли не случайного появления положительного отзыва на него в «Литературной газете», написанного Георгием Радовым, оно с небывалой скоростью было переведено на английский язык и выпущено в Англии, а затем и в Соединенных Штатах.

Как ни стремился автор «Вокруг да около» - миниатюрного наследника гоголевских «Мёртвых душ» - «быть понят родной страной», в тогдашних условиях он, как и Александр Солженицын, автор «Одного дня Ивана Денисовича», оказался по-настоящему понят только на Западе.

Текст «Вокруг да около» Абрамов за границу не передавал. Подобие издательского бума возникло вокруг этой повести исключительно благодаря ее политико-экономическому содержанию и художественным достоинствам. По ходу работы над второй книгой «Летописи» впервые удалось установить ряд узловых моментов ее триумфального распространения в западном мире.

Некоторое время в Европе и Америке Абрамов не просто противопоставлялся Солженицыну, но ставился выше его, поскольку осмелился открыто высказаться не о лагерном прошлом, которое в 1960-е годы было в значительной степени изжито, а о современной советской действительности.

Читатели «Летописи» найдут во второй книге обширные цитирования откликов на сочинения Абрамова из газет, журналов и книг на английском, немецком, французском и других языках. Здесь же стоит кратко обратить внимание лишь на первое английское издание «Вокруг да около», вышедшее в Лондоне под говорящим названием «The Dodgers» («Хитрецы»).

Его выпустил политэмигрант-невозвращенец, бывший сотрудник румынской службы Би-Би-Си Алек Флегон - Олег Васильевич Флегонт. В 1963 году он состоял с Фёдором Абрамовым в переписке по поводу готовившегося издания. Об их контактах было известно и раньше - из публикаций Л.В. Крутиковой-Абрамовой, однако вышедшая ныне вторая книга «Летописи» содержит все известные к настоящему времени материалы по данному вопросу. Несомненно, они свидетельствуют и о желании писателя увидеть свое произведение изданным на Западе, и о большом давлении, которому Абрамов подвергся со стороны идеологических кураторов писательского союза.

По собранным данным, переписка с А. Флегоном осталась на тот период единственным непосредственным контактом Фёдора Абрамова с западным миром. Несмотря на приглашение издателя, приехать в 1963 году в Англию писатель мог разве что во сне. Тем более - в Соединенные Штаты, где ему довелось побывать значительно позднее, в 1977 году, когда его творчество получило окончательное признание в Советском Союзе.

Полностью или частично текст повести «Вокруг да около» в 1963-1965 годах был опубликован на английском, немецком, французском, польском и словацком языках, в том числе в пяти отдельных изданиях. Дополнительно по-русски, и тоже отдельно, в 1963 году повесть выпустили антисоветское издательство «Посев» во Франкфурте-на-Майне и вышеупомянутый А. Флегон. Разысканы зарубежные отклики на большинство из этих публикаций. О многих отзывах сведения в отечественной печати, посвященные «Вокруг да около», ранее отсутствовали. Между тем о Фёдоре Абрамове и председателе колхоза Мысовском писал даже такой респектабельный журнал, как «Time», на страницы которого советскому иностранцу попасть по случайности было невозможно. Подобного внимания среди авторов из Советского Союза удостоился в то время на Западе лишь Александр Солженицын. Только вот о том, что писала «вражеская» печать, и о событиях на книжном рынке, относящихся к «Вокруг да около», сам Федор Абрамов, живший, как и все советские люди, в информационной блокаде, судя по всему, знал тогда совсем немного.

В «Летописи» воспроизведено множество документальных источников, в том числе никогда ранее не публиковавшихся. Они позволяют взглянуть на биографию и творчество Федора Абрамова по-новому, подробно проследив формирование свободной и незаурядной личности русского писателя, шаг за шагом двигавшегося к преодолению ограничений и условностей советской действительности.

После выхода второй книги «Летопись» - первый систематизированный свод сведений о биографии, писательской и общественной деятельности Федора Абрамова - определенно становится одним из наиболее значительных изданий подобного рода в области истории русской литературы ХХ века.

Планируется выпустить еще три книги «Летописи».