17.06.2018 09:46

К столетию Фёдора Абрамова: Лучший пинежский ученик

Фёдор Абрамов – ученик 9 класса. Карпогоры, 1937 год. Фото из комплекта открыток. Издательство «Планета». 1990 г.

80 лет назад будущий писатель первым учеником окончил Карпогорскую среднюю школу

Чудо ребячьей коммунии

«О своём детстве, родителях, о юности, выпавшей на нелёгкие тридцатые годы, писатель рассказал в очерках, статьях, интервью. Только вглядись, вчитайся – и увидишь безотцовщину, полную лишений и нехваток. Хоть отчасти, да поймёшь, что это такое – добывать хлеб насущный в поте лица, когда погодки заполоняют деревенскую улицу игрой в лапту, в бабки, торчат на песчаном плёсе с удочками, в любую минуту готовые окунуться в ласковые омуты, а ты до света тащись на выгон с бурёнкой, без устали вороши копны сена для кормилицы на зиму, впрягайся в санки вместо мерина, чтоб привезти из лесу сухостоину на дрова, долги северные метельные снеговеи…» Это отрывок из книги Леонида Ханбекова «Веленьем совести и долга», выпущенной в Москве в 1989 году.

Фёдор Абрамов – ученик 7 класса. Карпогоры, 1935 год. Фото из первой книги «Летописи жизни и творчества Фёдора Абрамова» Г. МартыноваНо, во‑первых, ворошат не копны, а валки. Во-вторых, не впрягался Федя Абрамов зимой в санки – дрова на зиму семья заготавливала заранее. Точнее, это делали старшие братья. Жили Абрамовы тяжко, но не так, чтобы ждать, когда младший ребёнок, пятый в семье, впрягшись в санки вместо лошади, привезёт из лесу сухостоину… Мальчик умел не только ворошить траву, но и косить её, уже с шести лет – те же братья научили. Учили, видать, недалеко от дома. А когда Фёдору было семь лет, его уже взяли на дальний покос.

В-третьих, на улице Федя Абрамов играл, как и его сверстники, – писатель Абрамов вспоминал об этом.

О том же – «всё детство будущего писателя прошло в страшной нужде» – пишет историк литературы Вячеслав Огрызко. Однако прочитаем то, что сказал Фёдор Александрович на вечере, посвящённом его 60‑летию, о матери Степаниде Павловне:

«…неграмотная крестьянка, которая с трудом умела ставить три печатных буквы. Но крепкая, неглупая, властная и работящая женщина, рано овдовевшая, но которая твёрдой и уверенной рукой повела нашу семейную ладью. В 1922 году, когда мы остались без отца, старшему было пятнадцать, младшему… шёл второй год, и у нас была всего лишь коровёнка. А за восемь лет, когда мы вступали в колхоз, мы своим трудом, наша ребячья коммуния сотворила чудо: у нас было две лошади, две коровы, был бык, была телушка, был добрый десяток овец – всё это мы наделали». То есть с участием и младшего ребёнка.

Писатель Арсений Ларионов так записал рассказ Абрамова о детстве:

«Знаешь, счастливые были годы. Дал нам веркольский совет землю под расчистку. Мать-вдова собрала нас всех робяшей … и повела пилить, корчевать лес, пашню готовить. Работали, можно сказать, круглые сутки. Свет стоит – белые ночи. Припадём, прямо тут же на расчистке, на часок для роздыху, и опять в работу. Пашню распахали, скотину свою завели, лошади, коровы, овцы…»

Литературовед и литературный критик Владимир Лакшин отмечал в своём дневнике ненависть Абрамова к «беднякам» – деревенским лентяям, которые, получив от большевиков землю, не поставили на ноги своё хозяйство.

Через много лет писатель Абрамов сделает черновую запись к автобиографическому рассказу: раненый солдат, готовясь к смерти, «вспоминает, о чём думал раненый Андрей Болконский. И ему страстно хочется высокого, чистого, синего неба. Он с усилием устремляет глаза кверху, но там – серая, грязная муть». И ещё вспомнился двадцатиоднолетнему солдатику сенокос на домашнем участке.

Любовь к слову – с детства

Отец Фёдора Александр Степанович прожил только 44 года. Его помнили как «смирного мужика». Умер в результате сильной простуды.

Деревенские бабы причитали, когда главы семьи не стало: дескать, хоть бы умер младшенький‑то, куда он без отца!.. Но Степанида Павловна ответила: «Не смейте так говорить! Он не умирать родился, а жить!»

В 1971 году в статье «Сюжет и жизнь» Фёдор Абрамов напишет: «… в творчестве писателя в той или иной мере всё автобиографично, всё пропущено через его сердце, но в моих романах, в отличие от некоторых повестей и рассказов, эта автобиографичность особого рода. Скажем, не будь в моём личном опыте раннего безотцовства, чувства повышенного долга перед семьёй, перед родными, я бы, вероятно, никогда не смог написать пряслинскую семью, постигнуть, так сказать, красоту и радость взаимовыручки, самопожертвования во имя ближнего».

Фёдор первым учеником окончил начальную школу, очень хотел учиться дальше, но в пятый класс его взяли не сразу: социальное положение – середняки – помешало. Но у этих середняков кроватей не имелось – на нарах спали. Обида была горчайшей. В ту пору натуристый Фёдор даже возненавидел свою мать, из‑за которой семья перестала быть бедняцкой… «Один-единственный человек понимал, утешал и поддерживал меня. Тётушка Иринья, набожная старая дева с изрытым оспой лицом, которая всю жизнь за гроши да за спасибо обшивала чуть ли не всю деревню». (Фёдор Александрович называл её, старшую сестру матери, единственной святой, которую встретил в своей жизни). «Брат-отец» Михаил, который был для семьи тем же, чем герой писателя Абрамова Михаил Пряслин для своей семьи, больше, видимо, думал о хлебе насущном, чем об учении Феди. Михаилу, который особенно оберегал Фёдора, посвятит писатель свою повесть «Вокруг да около».

В изложении тётушки Ириньи Фёдор услышал многие сказки, старые песни, религиозные предания и житийную литературу.

Кто‑то помог Феде Абрамову – зимой он стал учиться в пятом классе деревни Кушкопала, где с женой жил брат Николай, счетовод местного колхоза. Ныне одна из улиц деревни носит имя Фёдора Абрамова.

В 1982 году Фёдор Абрамов дал интервью еженедельнику «Книжное обозрение». На вопрос, не собирался ли стать учителем, ответил: «Было, было желание стать учителем. … Но влекли и другие профессии, просто разрывало, всюду хотелось успеть. Очень хотелось быть военным, особенно лётчиком – форма нравилась, мечтал о романтической профессии геолога. Всего не перечислишь! Но верх взяла любовь к слову. Я с детства был неравнодушен к слову, к сказкам. Первые книги ошеломили меня…»

Последовал другой вопрос: что это были за книги? Ответ: «Среди первых прочитанных книг были «Жилин и Костылин» Толстого, «Мартин Иден» Джека Лондона, книги Мопассана, других иностранных авторов. С детства полюбил Гоголя. Хорошо помню, как читал роман Николая Островского «Как закалялась сталь». Стояли белые ночи. Я сел за книгу вечером и в совершенном потрясении читал её до утра. Так и не заснув в эту ночь ни на минуту, утром пошёл в школу. Зачитывался «Оводом». Любимым героем был Печорин».

Характер потребовали изменить

В Карпогорской средней школе Федя Абрамов появился в середине учебного года учеником шестого класса. Видимо, брат Василий, инспектор районного отдела народного образования, решил взять его из Кушкопалы. В первые годы учился на «хорошо» и «очень хорошо». (Только за шестой класс получил «трёшки» по физкультуре и биологии.) Потом появились и отличные отметки. Девятый и десятый классы окончил только на «отлично».

Из приказа директора школы И. Г. Фофанова от 10 февраля 1937 года:

«Предоставленную в распоряжение школы РК союза учителей стипендию им. Пушкина определяю лучшему ученику школы по учёбе и знанию творчества Пушкина на II четверть, т. е. на февраль-март, ученику 9 класса Абрамову Ф. А. С начала каждой четверти она определяется новым приказом, а на лето по лучшим годовым оценкам».

В приказе от 11 июня 1937 года написано: «Премировать Федю Абрамова. Сохранить за ним Пушкинскую стипендию до сентября. Выдать деньги сейчас по 1 сентября 1937 года».

В 10 классе Абрамов делил Пушкинскую стипендию с восьмиклассником. Каждый получал по 10 рублей в месяц.

В Карпогорах жил Фёдор в семье брата Василия. Супруги снимали второй этаж большого дома. У Фёдора была своя комната. Теперь на этом доме (современный адрес – ул. Ленина, 74) есть мемориальная доска, надпись на которой гласит, что в этом доме школьник Абрамов жил в 1934–1938 годах.

Учитель Карпогорской школы Ульяна Александровна Абрамова, жена Василия Александровича, написала в воспоминаниях, что с девятого класса Фёдор «стал кое‑что пописывать. В районной газете появилось его первое (и, пожалуй, последнее) стихотворение…»

Но самая первая публикация Абрамова – большой репортаж «Счастливая детвора», занявший почти всю первую полосу районной газеты «Лесной фронт», (1936 год, 1 июля) о жизни первого в районе пионерского лагеря. Подробно, грамотно, нельзя сказать, что ничего особенного, – способности видны.

Лагерь располагался в здании бывшего Верколь­ского монастыря, куда собрали отличников учёбы. Честь поднятия флага лагеря предоставили вожатому одного из пионерских отрядов Фёдору Абрамову.

18 февраля 1937 года застрелился Серго Орджоникидзе. О самоубийстве «пламенного революционера» в газетах не сообщалось. (Официально причиной смерти назван инфаркт). 4 марта пинежская газета «Лесной фронт» публикует стихотворение Фёдора Абрамова памяти Орджоникидзе. Три строфы из шести:

Перестало пламенное сердце биться,
Смерть безжалостно похитила бойца.
Пламень силы в крови не струится,
С нами нет в живых тебя.
…Ты сын Кавказа, сын народа,
Рождённый с пламенной душой.
Твой лозунг жизни: «Труд! Свобода!» –
Как солнце, реет над землёй.
…От нас ушёл Серго любимый,
Но воля в нас кипит его,
За каждым винтиком, машиной
Тебя мы чувствуем, Серго.

Типичные для советского школьника строки. Но писателем Абрамов будет особенным.

Война с фашизмом в Испании привела к желанию Фёдора сдать нормы на получение значков «БГТО» (Будь готов к труду и обороне), «Ворошиловский стрелок». Сдал, значки получил.

Та же У. А. Абрамова написала: «На школьной сцене поставили инсценировку по «Борису Годунову» Пушкина, где главную роль – Самозванца – играл Федя. Помню, костюм был сшит из парчи по росту Феди. В «Цыганах» Федя выступал в роли Алеко».

Артистические способности Фёдора «бросались в глаза». На сцене он мог импровизировать: играя Лжедмитрия, выхватил саблю, хотя на репетиции режиссёром это не требовалось.

Через много лет устные выступления писателя Абрамова завораживали слушателей: начинал говорить как будто вяло, а потом распалялся, слово его становилось страстным, артистическим. Прозаик Ю. М. Оклянский так вспоминал выступление Абрамова на Всесоюзном совете по критике, в переполненном конференц-зале Союза писателей СССР:

«Маленький, неприметный, чернявый, он как будто затерялся в возбуждённом многолюдье зала, ожидавшего открытия заседания. Примостился в заднем ряду стульев, у стены, ближе к выходу. Листал блокнот, делал пометки.

Когда же дошёл его черёд выступать, то не только я, но, думаю, и многие другие почувствовали, что не Абрамов затерялся в этом зале, а скорее, зал исчез, перестал существовать, когда он говорил. Так духоподъёмна и зажигательна была его речь».

Причём это было – «зал исчез…» – ещё за несколько лет до официального признания Абрамова на самом высоком уровне (Госпремия СССР, орден Ленина). Впрочем, дело не в этом признании, а в его умении не оставить аудиторию равнодушной и в его авторитете.

Характер Абрамова тоже проявился рано.

16 марта 1937 года на комсомольском собрании Карпогорской школы решался вопрос об исключении из рядов ВЛКСМ ученицы 9‑го класса, пионервожатой Алевтины Назаровой. На отрядном собрании она на вопрос пионера, имел ли Лев Троцкий ордена, ответила, что орденов не было, но заслуги перед партией он имел. Узнав об этом, комсомольцы заклеймили несчастную девочку позором, решили исключить из комсомола за «контрреволюционное объяснение учащимся вопроса о враге народа Троцком». И все дружно проголосовали за изгнание Алевтины из славных рядов. Кроме Абрамова – он воздержался, «сумел сохранить разум и достоинство в обстановке коллективного обвинительства», – так написала архивист Валентина Радишевская в газете «Северный комсомолец» (1995 год, 24 февраля), прочитавшая в госархиве Архангельской области протокол собрания.

20 ноября 1937 года в Карпогорской школе прошло отчётно-выборное комсомольское собрание. Из протокола собрания следует, что после выдвижения кандидатуры Фёдора в комитет комсомола он сказал: «Я работаю вторую четверть, но не способен работать из‑за характера». Другой комсомолец парировал: «Я за то, чтобы Абрамова Фёдора оставить. Потребуем характер свой у него изменить». То есть надо было, чтобы Фёдор реже вступал в спор, стал уступчивей.

Больше всех голосов получил на выборах в комитет Фёдор Абрамов – 12 из 13.

С той поры много раз пытались изменить норов Абрамова – не получилось.

В мае-июне 1938 года десятиклассники Карпогорской школы сдают выпускные экзамены. 19 июня состоялся выпускной вечер. О том, как он прошёл, в районной газете «Лесной фронт» (номер за 21 июня) рассказал директор школы Н. П. Смирнов. Цитата: «Под шумные аплодисменты сказал свою горячую речь выпускник-отличник Абрамов Фёдор».

В том же номере газеты Абрамов в заметке под названием «Самый замечательный год в моей жизни» рассказал о том, как сдавал экзамены. (Возможно, тот же директор предложил или редакция попросила). Вот что – об экзамене по истории: «Когда я отвечал, то мне хотелось только одного – вопросов и вопросов от ассистентов».

Как круглого отличника, первого ученика школы приняли Абрамова на филологический факультет Ленинградского госуниверситета без экзаменов. Братья поддержали Фёдора в его желании стать студентом.

Экзамены за первый курс пинежанин сдал досрочно. Дома записывал произведения устного народного творчества. После третьего курса ушёл сначала на оборонные работы, потом – в ополченцы и солдаты.

Нашли ошибку? Выделите текст, нажмите ctrl+enter и отправьте ее нам.
Cергей ДОМОРОЩЕНОВ