В семейном музее «Дом брата Михаила» можно услышать множество историй о писателе Федоре Абрамове и его родных
Деревня Веркола славится не только людьми, но и домами.
Почти каждый из них – с историей. Многие становились героями книг Федора Абрамова, фильмов, фотоальбомов и путеводителей.
Судьба деревянных старожилов складывается по-разному. Одни разваливаются без хозяйского пригляду (но таких мало, все-таки дома в здешних краях берегут как зеницу ока). Другие молодятся с помощью достижений стройиндустрии.
А наилучший вариант – когда люди дают дому не только новую жизнь, но и вкладывают в нее большой смысл.
В самом центре деревни стоит желто-голубой дом, в котором жил Михаил Абрамов, старший брат Федора Абрамова. «Брат-отец» – так называл его писатель.
После смерти главы большой семьи Михаил, совсем еще мальчишка, впрягся вместо отца в этот воз. И потом младший брат сделал его одним из прообразов своего знаменитого героя – Миши Пряслина...
Именно в этом доме Федор Абрамов писал первую часть своей тетралогии – «Братья и сестры». Он останавливался в доме старшего брата в 1950–1960-х годах, когда приезжал в Верколу.
А в XXI веке сын Михаила Абрамова и племянник писателя Владимир Абрамов с супругой Анисьей Петровной открыли здесь семейный музей. Назвали его просто и по существу: «Дом брата Михаила».
«Владимир, ты ведь помнишь?»
В дни празднования 95-летия со дня рождения Федора Абрамова сюда пригласили всех участников юбилейных мероприятий. Первое впечатление: мы не в музее, а именно в доме.
Открывать дома-музеи по месту жительства знаменитостей – давняя практика.
Но как только дом превращается в музей, в нем зачастую поселяется нежилая чопорность. Посетителям обычно запрещается трогать экспонаты, сидеть на стульях, на которых сиживал гений, и так далее.
А мы очутились вроде бы в самой обычной деревенской избе. Разве что вещи, которым положено храниться в ящиках шкафов, аккуратно разложены и расставлены на самом виду.
Хочется поскорее начать все рассматривать. Но сначала, рассевшись по лавочкам, слушаем Анисью Петровну.
И вот еще одно отличие от музея: это не отстраненное повествование экскурсовода, рассказчица сама принадлежит к знаменитой семье, всех лично знала, всему была свидетельницей.
Не говоря о Владимире Михайловиче, который может ох как много поведать, да слишком уж скромен. Поэтому в основном рассказывает Анисья Петровна, но периодически передает слово супругу.
– По документам дом построен в 1920 году и перевезен сюда из монастыря, – начинает хозяйка. – Михаил пристроил поветь, хлев.
Владимир, ты ведь помнишь, как это было? – Помню, хотя тогда еще в детский сад ходил. Все делали вручную, бензопил не было, работали топорами да лучковой пилой, запах стружки по всему дому...
И еще помню, как дядя Федя писал здесь. Жара, мухи, мы, маленькие, бегаем, шалим. А мама говорит: «Ребята, тише! Там дядя Федя пишет...» Анисья Петровна нашла на чердаке автобиографию Михаила Александровича.
Как многие веркольцы того поколения, без работы он ни минуты не сидел. После трех классов школы со смертью отца для него началась взрослая жизнь. Прошел все трудовые фронты: бригадир лесозаготовок, завобозом, мастер леса, председатель колхоза... В Великую Отечественную служил на Дальнем Востоке, откуда вернулся с подорванным здоровьем.
Федор Абрамов всегда вспоминал «брата-отца» с благодарностью и в трудные послевоенные годы сам во многом ему помогал – платить налоги, учить четверых детей...
– Дядя Федя, когда уже отец-то болел, посылал в таких голубеньких баночках – вон там, видите, стоят? – сливочное масло. И вот мы это масло на хлеб намажем, сахарным песочком посыплем, а сверху еще ломтик хлеба положим – вкуснотища неописуемая! И это нам было на весь день – и завтрак, и обед, и ужин, – рассказал племянник писателя.
«Не сын, но кровь у нас одна»
Владимир тоже унаследовал семейное трудолюбие.
Еще в школе подрабатывал – то на сенокосах, то еще где. А потом всю жизнь за рулем. Номер его грузовика веркольцы до сих пор помнят. Всех подвезет-отвезет, никому отказа не было.
Федор Абрамов, когда бывал в деревне, никак не мог племянника дома застать: тот до 10–11 часов вечера по делам разъезжал. «Владимир, разве можно столько работать!» – пенял дядя племяннику. И еще писатель говорил про него так: «Он голубя не обидит, прекрасный парень. Единственный его недостаток, как у покойного отца, – чрезмерная совестливость».
– В 74-м году я возвращался с учебы из Горького через Москву, – вспоминает Владимир Михайлович.
– Смотрю – везде афиши висят: Федор Абрамов, «Деревянные кони», театр на Таганке. И я разыскал дядю Федю в гостинице «Россия».
Он так удивился и обрадовался мне! Потом я их с тетей Люсей провожал в театр. И вот мы идем, а люди спрашивают про меня: «Федор Александрович, это ваш сын?» Я в молодости был очень на него похож. «Нет, – отвечает, – но кровь у нас одна, это мой племянник!» И подобных историй мы услышали множество.
Про любимые шаньги, которые «вот за этим самым столом» уминал Федор Александрович, про швейную машинку «Зингер», которая в семье передавалась по наследству («можете открыть шифоньер, посмотреть сшитые на ней сарафаны»), про первый памятник, который сделал на могилу писателя его племянник из обыкновенной ели, и про многое-многое другое.
Создатели музея могут говорить о богатейшей истории своей семьи даже не часами, а днями. Да что там – неделями! И так не хотелось уходить из этого музея, который остается обычным домом, где все можно потрогать...
Кстати, похожие музеи все чаще открываются в деревенских домах по всей области. И туристы их просто обожают.
