Есть в Архангельске дом, который в городе знают как дом ветеранов. Находится он на Суфтина, 32. Оказывается, теперь в нём жить опасно.
А раньше сюда стремились попасть одинокие пожилые люди. Ведь жизнь в таком доме не отличалась от привычной, зато его обитатели чувствовали себя защищёнными во всём – на первом этаже дежурил врач, здесь же находилась комната отдыха, в которой можно было пообщаться, работал магазин. И важно, что в дом не могли проникнуть посторонние – круглосуточно за порядком в доме следил диспетчер, он же первым реагировал, если срабатывала пожарная сигнализация. Потом осматривал место, откуда шёл сигнал, и принимал решение, как действовать дальше. Ведь дом изначально рассчитан на то, что здесь будут жить люди весьма преклонного возраста – кто‑то из них ходит плохо, кто‑то не ходит вовсе, есть те, кто почти ничего не видит. И довольно долгое время этот дом был гордостью социальных служб области и города.
А на днях в редакцию обратились жильцы этого дома с просьбой о помощи – они говорили, что у них есть все основания опасаться за свою жизнь.
…На подходе к дому я увидела трёх пожилых женщин: двое из них сидели на скамейке, а одна стояла и высматривала кого‑то. Она‑то и оказалась той самой нашей читательницей, которая обратилась в редакцию за поддержкой. Но и она, и все, с кем пришлось общаться, попросили не называть их имён – старшее поколение боится любых репрессий. Сейчас они опасаются – вдруг жалобщиков вообще выселят из дома.
Моя собеседница оказалась довольно бодрой. Она пригласила меня внутрь, распахнув входную дверь, на которой не было ни замка, ни домофона:
– Так у нас на ночь двери и остаются, – прокомментировала она.
И тут же рассказала печальную историю падения порядков в некогда таком привлекательном для ветеранов доме. Оказывается, врач здесь больше не дежурит. В комнате отдыха теперь находится библиотека и Центр помощи совершеннолетним гражданам с ментальными особенностями. Оно бы и ладно, но это обстоятельство не позволяет поставить кодовые замки, а диспетчера сначала заменили сторожем, который работал только по ночам, а позже и вовсе уволили. Сегодня жители дома не просто потеряли покой, а стали опасаться за свою жизнь.
В холле здания – пандус, лестница, проход на первый этаж. А ещё запертая дверь – через небольшое окошко в ней можно было увидеть, что там находится: ещё одна дверь, два кресла и небольшой столик между ними.
– Раньше у нас были диспетчеры, если срабатывала пожарная сигнализация, они открывали всё и бежали, чтобы посмотреть, где и что загорелось, а сейчас… – она замолкает и разводит руками.
Мы проходим на первый этаж. Напротив лифта стоит скамейка, а в длинном коридоре висят почтовые ящики.
– Вот ящики у нас были сорваны недавно, – продолжает моя собеседница. – А вот у нас единственное место, где теперь мы собираемся, – она показывает на скамейку напротив лифта. – Или на улице, или здесь. Больше негде.
Проходим к лестничному пролёту. Там под лестницей чувствуется неприятный запах и видны следы лужи. Это место, где теперь, пользуясь возможностью, ночуют бездомные: здесь у них и спальное место, и туалет.
Увольнение диспетчеров позволило всем, кому не лень, гулять и ночевать в здании. Пожарная сигнализация стала срабатывать чуть ли не каждую ночь. В таких случаях одна из инициативных жительниц спускается на первый этаж, чтобы посмотреть, где сработали датчики.
– Но случись пожар, лежачие и плохо передвигающиеся жильцы дома просто погибнут, – сокрушается моя провожатая. – Никто на помощь не придёт. Некому.
И вспоминает разговор со слепой бабушкой, который у них произошёл во время одной из пожарных тревог. Бабушка её спросила:
– А что мне делать? Я, если что‑то случится, по стенке куда пойду‑то?
И получила такой совет:
– Так ты на балкон выйди и стой на балконе, пока не услышишь, что выключили сигнализацию, и всё…
Мы направились на следующий этаж. По пути моя собеседница продолжала объяснять:
– Сейчас заселяют сюда на временное поселение. Раньше, чтобы попасть в этот дом, проходили медицинскую комиссию. Сейчас селят кого угодно. Раньше знали всех, кто заехал. Теперь тут и какие‑то алкаши живут – на пятом этаже поселили. Там жил мужик, напивался, ругался, дрался, а мы боимся. Потом он выехал, мебель всю вывез, а ключи не сдал. Ходит мыться, кошку здесь оставил, приезжает, кормит её. Звонил недавно в два часа ночи пьяный в дверь к соседке, она не знала, что делать, боялась открыть.
Есть ещё одна жительница в доме, ей 92 года. Однажды у неё перегорел свет в квартире. Полезла лампочку менять и упала. И ей некому было помочь, вокруг такие же старики, а новых жильцов, которых временно подселяют, спрашивать страшно. Потом её увезли в больницу.
Жильцы жаловались в прокуратуру, просили вернуть всё, как было раньше, но им ответили, что у дома теперь нет прежнего статуса, а значит, и прежние блага ему не положены.
Коридоры в доме аккуратные, чистые, где‑то стоят цветы, а на некоторых стенах красуются картины, радуя глаз. То есть сами жильцы делают всё, что в их силах, чтобы в доме было уютно. Но могут ли они чувствовать себя в безопасности, если каждую ночь здесь разгуливают посторонние, в том числе и подростки, которые расписывают стены графити? И сейчас жители этого дома, большинство из которых беспомощны, просто брошены на произвол судьбы.
А как здесь с требованием пожарной безопасности – обязательно иметь два выхода из здания? Их действительно два. Мы их тоже видели. Один из них, пожарный, заперт на ключ, говорят, всегда, а на двери висит лист с объявлением: «Ключи от запасного выхода находятся у диспетчера». И где же найти этого диспетчера, если его уволили?
