Любимые земляки

Фёдор Александрович Абрамов влюблялся в людей талантливых, своеобразных, деятельных, энергичных, – и не только из своего писательского цеха, разумеется. Ему были дороги многие его земляки

«Ах, знать бы…»

Одним из таких людей был Михаил Федосеевич Щербаков – и художник, и журналист, и мастер на все руки. Он серьёзно вникал в литературные произведения, в том числе в абрамовские. Публиковал в «Пинежской правде» рецензии на работы друга.

Интересные письма Ф. А. Абрамова М. Ф. Щербакову можно прочитать в последнем томе шеститомника сочинений писателя и в документальной повести Л. В. Крутиковой-Абрамовой «Дом в Верколе». К примеру, 13 апреля 1979 года написано, что он, «болван», едва-едва «не перекочевал в белокаменную, вернее, в этот каменный Вавилон», но вовремя одумался и никаким калачом туда его не заманишь.

Щербаков раскрыл Абрамову «тайны дерева, строительства, реки, леса, птиц», как сказал Фёдор Александрович.

В 1974 году Абрамов взялся за строительство дома в Верколе. У него были помощники, но ему и самому хотелось работать топором. «Плотницкую грамоту» помогал освоить как раз Щербаков.

Собственный абрамовский опыт строительного дела отразился затем в романе «Дом».

Позднее «Федосеич», как звал Щербакова Абрамов, помог писателю и баню сладить.

Абрамов надеялся, что Шербаков, который «поборол Гитлера и всякой нужды» много вынес, одолеет и болезнь. Писал в Карпогоры, собираясь в Чехословакию: «Ах, знать бы, что тебе надо! Привёз бы, непременно привёз!» Но рак свёл Михаила Федосеевича в могилу в те дни, когда Абрамовы находились в этой стране по приглашению издательства, выпустившего на чешском языке трилогию «Пряслины». Затем, прилетев в начале июля 1979 года в Карпогоры, супруги первым делом пошли на кладбище поклониться могиле друга. Фёдор Александрович вспомнил у могилы, как вместе плавали-ездили по Пинежью, как много для работы дали ему и путешествия, и общение с М. Ф. Щербаковым, споры с ним – оба были спорщиками.

Горюя по умершему, Фёдор Александрович написал: «Меня ныне называют не последним писателем в стране. Знай, Федосеич, в этом не последнюю роль сыграл ты».

Л. В. Крутикова-Абрамова сказала, что, к сожалению, как и многие русские самородки, Щербаков «так и не выявил до конца свои способности. Много пил и даже дебоширил. Но след свой на земле оставил. Он – один из немногих на Пинеге, кто по‑настоящему понимал и ценил Абрамова-писателя, кто искренне стремился к духовному общению с ним и одновременно обогащал его своими знаниями, умениями, порывами».

Три сюжета от Марии Николаевны

Мария Николаевна Кадашова. Фото из архива редакцииОсобенной личностью была для Фёдора Александровича Абрамова Мария Николаевна Кадашова. Она родом из Верколы, но судьба увела её в Каргопольский район. 

Там она работала ветврачом, директором крупного и огромного по территории совхоза, председателем райисполкома, то есть главой администрации по‑нынешнему. В 38 лет Мария Николаевна приняла совхоз «Лодыгинский» бесприбыльным, при ней – за восемь лет – он стал получать по миллиону рублей прибыли. Не по миллиарду ли по‑сегодняшнему?..

Чтобы поправить дела в хозяйстве, директор попросила в банке ссуду в 800 тысяч рублей, сумасшедшие по тому времени деньги. Все они пошли в дело, которое себя окупило. Урожаи ячменя были такие, что не всякий стебель держал колос.

Лучшие работники больше директора зарабатывали. Механизатор на премию – по итогам года – мог купить мотоцикл.

Познакомились Абрамов и Кадашова в середине семидесятых, обстоятельно разговаривали только дважды. Но второй раз – аж семь часов подряд в квартире Абрамовых. По воспоминаниям Марии Николаевны, когда она говорила о проблемах сельского хозяйства, Фёдор Александрович слушал предельно внимательно и, как прилежный ученик, записывал в блокнот самое важное. Но собеседники и поспорили, даже поорали друг на друга, что вызвало беспокойство Людмилы Владимировны: «Фёдор, у тебя же стенокардия!..»

А поспорили из‑за письма Абрамова землякам «Чем живём-кормимся» (1979 год, публикация в «Пинежской правде»). Дескать, не всё вы, уважаемый писатель, учли: вот в «Лодыгинском» техника плохая – наша, отечественная, – приходится немецкую покупать, более дорогую; от науки пользы нет; командиров над деревней много – как будто городские лучше знают, когда в совхозе надо сенаж запасать, а когда – сено. Умение Кадашовой отстаивать своё мнение очень понравилось Абрамову.

Как же радовался писатель тому, что не только на Западе, не только в фермерских хозяйствах можно производить замечательное мясо (привес телёнка – по кило в сутки), выращивать отменные урожаи зерна!..

Из рассказов Кадашовой, будущего почётного гражданина Каргопольского района, Абрамов почерпнул три сюжета для цикла рассказов «Трава-мурава» – «Самый строгий ревизор», «Колдунья» и «Бабушка».

В «Колдунье» речь о том, как директор совхоза, которая молодо смеётся – «целый забор белых зубов вырастает во рту», – подготовила для земляков праздник. Заранее договорилась с командиром воинской части, где проходил срочную службу сын доярки, чтобы ему дали отпуск к Международному женскому дню, мать порадовать. Солдат приехал, до вечера родительнице не показывался, а на празднике строевым шагом вышел на сцену дома культуры. Директор исполнила самое-самое заветное на тот день желание работницы.

Приблизительно так было и в жизни. Солдатик аж из Польши приехал, ночь в районном военкомате провёл. Придумала тот сценарий Кадашова (Но мать в обморок не упала, отваживать её не требовалось).

«Реформы» начала девяностых годов развалили и совхоз «Лодыгинский». На полях лес вырос.

Лето 2002 года Мария Николаевна проводила в Верколе. Добилась от местного начальства, чтобы оно озаботилось ликвидацией вековечных луж, о которых писал Абрамов. Наконец‑то было привезено достаточное количество песка…

«Какие глаза, какое зрение!»

Дмитрий Михайлович Клопов. Фото из книги «Дом в Верколе»Летом 1977 года писатель сблизился с Дмитрием Клоповым, которого назовёт «веркольским Пиросмани». Ф. А. Абрамов написал в дневнике: «Митя не похож на других – оттого над ним смеются. Рассказывал, как на просеке лесной «разошёлся» в рябье гнездо и задавил двух птенцов. «Ну, я так расстроился, что заплакал».

Никто из нынешних веркольцев не заплачет из‑за раздавленного птенца – вот над Митей и потешаются».

Лето 1982 года было последним в жизни Фёдора Абрамова. Два события стали очень важными в июле-августе того года. Первое: он уговорил Дмитрия Клопова показать веркольцам в клубе свои работы – картины, щепные птицы, игрушки. Выставка состоялась. Абрамов написал в дневнике, что «по‑новому увидел живопись Клопова. Очень неплохо. За некоторые вещи – ручаюсь – не было бы стыдно даже профессиональному художнику».

«Какие глаза, какое зрение! В три раза острее видит мир, чем я», – это тоже о Клопове.

Второе событие: поездка по местам Марии Дмитриевны Кривополеновой, прообраза Махоньки, героини задуманной «Чистой книги». Абрамов и Клопов побывали в нескольких деревнях, в том числе в Чаколе, где похоронена гениальная сказительница. Родной её Усть-Ежуги, «хлебной деревни», не осталось – только «невероятные заросли малинового репейника».

Стоя с Дмитрием Клоповым у могилы Махоньки, Фёдор Абрамов сказал другу, что Кривополенова, как и все люди, ходила по лесным дорогам, по лесным тропам и по лугам, но ещё она ходила и по векам, по дальним дорогам истории.

…В 1988 году Л. В. Крутикова-Абрамова начала работу по восстановлению Веркольского монастыря (Успенский собор стоял без крыши и окон, церковь во имя праведного отрока Артемия Веркольского – без куполов; отсутствовали в обители колокола и прочее). Духовник Людмилы Владимировны отец Анатолий, к которому она пошла за благословением, не то что бы отговаривал её, но предостерегал: «Такая работа и мужчине не под силу…» Но услышал в ответ: «Кроме меня, некому…» И поехала подвижница в Верколу, нашла там много помощников. Одним из них стал верный друг Абрамовых Дмитрий Клопов. Его избрали председателем общины, он повёл финансовые дела. Ссорился с местной властью, не желавшей переезда школы из‑за реки: зачем власти лишние хлопоты?!. Клопов и лес заготовлял, и стёкла нарезал – на глаз, но точно, ни одно стекло не сломал.

Благих трудов Людмилы Владимировны и Дмитрия Михайловича было много, благодаря и их усилиям монастырь является действующим.

Наконец‑то в деревне порядок…

В августе 1978 года Абрамов поехал из Верколы на несколько дней в Суру, где, как он хорошо знал, толково хозяйствовал директор совхоза, друг и приятель Иван Александрович Галашев, «полный кавалер всех выговоров», как говорил он о себе.

Совхоз «Сурский» имел экономически невыгодное положение: 22 населённых пункта, четыре отделения, сто километров вдоль Пинеги, далеко от железной дороги, и сенокосные угодья неблизко. А совхоз «Быстровский», куда входило Веркольское отделение, – это восемь населённых пунктов, 60 километров по побережью Пинеги, «железка» рядом, и сенокосы – рукой подать. Дела же – намного хуже. Вот и хотел Абрамов понять, в чём тут штука.

Фёдор Абрамов на любимой лиственничной чурке. Фото из книги «Дом в Верколе»В советское время руководители хозяйств невесело шутили: «Что такое хозяйственный способ? Это такой способ, благодаря которому надо кое‑что построить и остаться на свободе». Почему было так? Стройматериалов не хватало, добывали их правдами и неправдами; огромные заработки для шабашников, приезжавших на Север, не очень‑то поощрялись, но приезжие работали с утра до позднего вечера, дело своё делали быстро, а местный рабочий люд мог ковыряться долго, особенно летом-осенью, когда надо много чего заготовить-запасти, – дров, сена, грибов-ягод.

При Галашеве – он директорствовал с 1969‑го по 1991 год – деревни преобразились. Много появилось индивидуальных домов. (Строительный лес заготавливал совхоз.) Совхозные дороги были лучшими в районе.

Строил Галашев постоянно. Над ним подтрунивали участники районных совещаний: вот сейчас Иван-строитель встанет и скажет своё обычное: «Мне надоть…» Он вставал и говорил. И ему – при дефиците почти всего – чем могли, помогали, потому что знали: зря не попросит.

«Пять рядов домов один лучше другого, – запись Абрамова в дневнике. – Дома-дворцы». Эти дома писатель назвал «гордыми». С радостью добавил: «Наконец‑то дисциплина, порядок в северной деревне».

Абрамов и Галашев давно нравились друг другу. Увидев, что Фёдор Александрович положил глаз на три лиственничных чурки, лежавшие около совхозной конторы, Иван Александрович предложил: давайте все три доставим вам. Писатель согласился на одну, а потом жалел, что поскромничал.

Фёдор Александрович любил сидеть на огромной чурке. Предлагал посидеть там и почётным гостям. Говорил им: «Детством пахнет, серкой… Мы её жевали, – разве сравнимо с жевательной резинкой?!.»

Уроженец Пинежья, Иван Галашев в 1943 году стал выпускником Покшеньгской семилетннй школы, работал кузнецом, слесарем в Покшеньгском лесопункте, затем окончил Архангельскую среднюю школу руководящих кадров сельского хозяйства, Ленинградскую высшую партшколу; работал председателем колхоза. В совхозе много занимался и расширением пахотных земель, развитием племенного дела в животноводстве, повышением урожайности зерновых, кормовых культур, картофеля, овощей. В период его директорства сохранены и благоустроены деревни Нюхча, Явзора, Лавела, Филимонова, сёла Сура и Городецк. Награждён орденом Трудового Красного Знамени, медалью «За освоение Нечерноземья». По Указу главы Президиума Верховного Совета РСФСР Б. Н. Ельцина от 13 мая 1991 года И. А. Галашев получил звание заслуженного работника сельского хозяйства РСФСР. Но то сельское хозяйство, которому была отдана жизнь, пошло прахом, и это ускорило уход Ивана-строителя в мир иной.